БОЛЬШАЯ КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА
ВКО № 5 2008 г.
БОЛЬШАЯ КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА
А.Куликов
Время Кнорринга, Цицианова и Гудовича. 1801-1809 гг.
Геополитическое значение Кавказа за последние десятилетия существенно возросло. Сегодня он находится в центре формирующейся транспортной сети, которая должна соединить богатые регионы Евразии и промышленно развитые районы Запада. Даже относительно неблизкий Китай дает знать о своем возрастающем политическом интересе к региону. В течение следующих двух-трех десятилетий мировое потребление энергии должно значительно возрасти. Как известно, в недрах Центральной Азии и бассейна Каспийского моря хранятся запасы природного газа и нефти, превосходящие по объемам месторождения Кувейта, Мексиканского залива и Северного моря. Борьба за доступ к этим ресурсам и участие в разработке потенциальных богатств региона за последнее время существенно возросла. Кавказ сегодня - геополитический ключ, которым открывается замок к природным богатствам бассейна Каспийского моря и Центральной Азии. В расстановке геополитических фигур на кавказской шахматной доске в настоящее время далеко не все понятно без знания истории региона. Особо важное место в ней занимает Большая Кавказская война XIX-го века. Ей (в силу не так давно присущего отечественным историческим исследованиям пролетарского интернационализма и нерушимой дружбы народов) не повезло относительно полноты и необходимого качества освещения. Эти пробелы (особенно с военной точки зрения) необходимо восполнять. Этим и планирует заняться редакция "ВКО".
В основе предлагаемых вниманию читателей ВКО материалов лежат аналитические разработки генералов и офицеров штаба Кавказского военного округа, сделанные на рубеже XIX-XX вв. (в частности, речь идет о трудах начальника штаба округа генерал-лейтенанта Н. Н. Белявского, генерал-майора В. А. Потто, офицеров К. Г. Вейденбаума, В. Н. Иваненко, Н. Г. Мокиевского-Зубка, В. И. Томкеева и Н.С. Аносова). Стиль и орфографию авторов редакция журнала стремилась максимально сохранить. Хотя, надо отметить, далеко не все фразы генералов и офицеров штаба Кавказского военного округа могут показаться сегодня политкорректными
Ни одно из приобретений, сделанных российской империей за время ее существования, не стоило государству стольких усилий и жертв, сколько их потребовал Кавказ для окончательного упрочения в нем российского владычества. Почти в течение целого века приковывал он к себе внимание русского народа, представляясь страной, где вечно кипит война, куда уходили войска за войсками, и мало кто возвращался назад. И народ охарактеризовал эту территорию мрака и кровопролития именем "погибельного Кавказа". Но многочисленностью жертв и создалось по выражению Виссариона Белинского, "родство России с этим краем, купленным драгоценной кровью сынов ее и подвигов ее героев". И действительно, едва ли найдется в святой Руси много дворянских фамилий, не вошедших в длинный список имен, отдавших в разные времена Кавказу свои силы, способности и даже жизнь.
ПРОЛОГ
Эта тяжелая борьба не была случайным явлением только прошлого века.
Еще на заре русской государственной жизни начала проторяться та дорога, по которой лишь спустя много веков российское государство пришло, наконец, к полному обладанию Кавказом. Войны Олега с хазарами, походы Святослава на Кавказ, где он "ясы победи и касоги и приведе их к Кыеву", наконец, существование уже в начале XI века русского удела в преддвериях Кавказа - в Тмутаракани (Тамани), доставшегося после Владимира сыну его Мстиславу - все это свидетельствует о давних еще сношениях Руси с Кавказом. Но нахлынувшая затем в начале XIII века волна монгольского нашествия стала на пути естественного роста России к югу.
Два века томилась Русь в цепях монгольского ига бессильная, забытая, но крепкая в вере святой и постепенно сплачивавшаяся внутри в идее единодержавия. И, как ее богатырь Илья Муромец, встав, разорвала сковывавшие ее цепи и полилась ответной народной волной за исчезавшими перед ее светлым ликом монголами. Не прошло и полусотни лет, как Россия уже стояла твердой ногой у подножья Кавказа - на Тереке, где гребенские казаки образовали живой щит, за которым развивалась русская гражданственность.
Закончившееся вслед затем покорение Иваном Грозным царств Казанского и Астраханского раздвинуло государственные границы российского государства до Каспийского моря. Россия вошла в соприкосновение с целым миром племен, обитавшим вокруг Каспия. Москва вновь встретилась с народонаселением Северного Кавказа. Угнетаемые татарами астраханскими, крымскими и, главным образом, турками и персиянами, народы эти, в числе коих многие исповедывали христианскую религию, видели в новых победоносных пришельцах с севера своих избавителей и добровольно стали переходить к защите Белого Царя.
Грозный царь Иван Васильевич не мог не откликнуться на эти призывы. Высокая обязанность защитника православных христиан в борьбе с неверными глубоко коренилась в сознание московских царей как наследников восточных римских императоров. К тому же помощь, о которой молили христианские народы Кавказа, обещала Москве и немаловажные выгоды. Но юному, еще не окрепшему государству российскому была еще не под силу борьба в недрах Кавказа с такими могущественными по тому времени противниками, как персияне и турки.
Потерпев две крупные неудачи в походах московских воевод - Хворостина в 1594 г. и Бутурлина в 1605 гг. - Россия снова отошла к Волге. На кавказском рубеже остались лишь терские казаки, которые в течение целого века, вплоть до Петра Великого, не только самостоятельно отстаивали свою самобытность, но и служили передовыми постами русского народа, поддерживая связь Москвы с Кавказом, пока государство, обессиленное внутри смутным временем, боролось за свою независимость против западных соседей.
Гениальный преобразователь Петр Великий ясно понимал значение Каспийского моря, как кратчайшего водного пути в недра Азии, где России предстояла широкая задача - разбудить дремлющий Восток и стать посредницей между ним и культурным Западом.
Воплотив в себя идеалы и стремления русского народа, Петр, с обычной ему решимостью, властной рукой повел Россию по берегам Каспия, дав ей не только Дербент и Баку, но даже и приморские провинции северной Персии: Гилян, Мазандеран и Астрабад.
Но ближайшие преемники Петра не оценили важности сделанных им приобретений. Они уклонились от жертв, которых требовало удержание новых владений. Последователи Петра отказались от его завоеваний, так что в первое десятилетие после смерти великого императора дело его на Кавказе было добровольно разрушено приемниками до основания. Уже в 1735 г. Терек снова сделался границей российского государства, как за 12 лет перед этим.
Гениальная наследница заветов Петра - Екатерина II снова обратила внимание на далекий край, куда стремился ее великий предшественник, и в течение своего царствования присоединила Крым, Кабарду и перенесла границу российского государства на Кубань. По ее повелению, сюда, к подножью Кавказа, были переселены сыны Запорожские, Волги и Дона служить старому уряду вере святой, православному русскому народу и царю-батюшке. Прочной гранью русской земли протянулись станицы Черноморских, Кубанских и Терских казаков от Черного моря до Каспийского, а впереди:
"Вершины цепи снеговой
Светло-лиловою стеной,
На чистом небе рисовались:
И между ними, прервав тучи,
Стоял всех выше головой
Казбек, Кавказа царь могучий
В чалме и ризе парчевой".
Что было делать дальше?
Оставаться ли перед этой заоблачной стеной и добровольно предоставить лежащие за ней христианские страны соперничеству Турции и Персии? Отказаться от господства на морях Каспийском и Черном, тем самым обречь этим прилежащие к ним области государства российского - весь юг России на тревожное существование? Отстранится от влияния на судьбу Закавказья, дать тем самым возможность политическим соперникам России обратить его в грозную твердыню, которая навсегда закрыла бы Москве выход из степей южной России и остановила бы дальнейший рост наш в Азии.
Или наоборот, - смело перешагнув:
"Через те скалы,
Где носились лишь туманы
Да парили орлы",
прочно утвердиться в лежащих за этой гранью странах, обратив моря, омывающие Кавказский перешеек, в российские внутренние озера и, пользуясь господством на них, не только обеспечить развитие богатого юга России, но и приобрести возможность оказывать решительное влияние на судьбу всей Передней Азии, а с ней и всего Востока.
Короче: останавливаясь у подножья Кавказского хребта, Москва добровольно замыкала судьбы России в узкие границы Дона и Волги. Перешагнув же через эту грань, - на российском политическом горизонте открывался весь древний Восток.
Перейти Кавказский хребет Москву побуждало и движение, давно уже подготавливавшееся по ту сторону его. Христианские народы Закавказья, имевшие свою тысячелетнюю историю, изнемогали в борьбе с исламом. Стоя на краю окончательной гибели, в отчаянии простирали к Москве руки с мольбой о спасении.
Царство Грузинское, разоренное Ага-Магомет-шахом, было совершенно бессильно оказать сопротивление снова готовившемуся вторжению персиян. Наследник царя Ираклия II - царь Георгий XII настойчиво просил российской помощи и предложил свое и всего грузинского народа подданство.
Разрозненные силы некогда существовавшего армянского царства, рассеянные в обширных пределах турецкой и персидской империй, давно уже обращали свои взоры на Россию. Еще в 1729 г. армяне писали: "ныне мы всем армянским собранием просим и припадаем к ногам Императорского Величества о всемилостивейшем заступлении и о вспоможении, дабы нас не предать в турецкие руки, понеже мы все на его Императорское Величество уповаем".
Сознавая нравственный долг подать помощь христианским народам Закавказья, видевшим в России последнюю надежду, и повинуясь интересам государственным, Москва смело двинулась через Кавказский хребет.
26 ноября 1799 г., при колокольном звоне и радостных ликованиях грузинских царя и народа, русские войска, как давно ожидаемые избавители, торжественно вошли в столицу Грузии - в Тифлис.
Подобно мифологическому Гераклу, который избавил владевшего божественным огнем Прометея от когтей терзавшего его орла, - Россия освободила народы, просвещенные светом божественного учения, от тяжкого гнета теснивших их мусульман.
Останавливаясь на этом отрадном событии и оглядываясь на путь, пройденный нашим отечеством в продолжение тысячелетней его истории, мы с радостью можем припомнить, что многие другие, соседние и дальние, оседлые и кочевые народы, оценив благотворность русской власти, добровольно меняли свое независимое существование на подчинение русским царям и покровительство русского народа.
Само государство российское сплотилось из хаоса удельной раздробленности стихийным тяготением русских народностей к солнцу самодержавия, засиявшему над благословенной Москвой. Под могучую руку московских царей стали добровольно переходить не только области мирных пахарей, промысловых и торговых людей, но и свободолюбивые порубежные вольницы.
Важнейшая из них - украинская. В годину тяжелой борьбы с надвигавшимся на нее латинством, Украина единодушно решила в 1654 г. в Переяславле: "Волим под царя восточного, православного. Да укрепит нас Господь Бог под его царской рукой!". И буйные казацкие головы покорно приникли под сень трона тишайшего царя Алексея Михайловича.
Когда же самодержавная власть сделалась краеугольным камнем русской государственности, и победные русские знамена появились на рубеже Средней Азии, то ближе узнавшие нас киргизы Малой, Средней, а затем и Большой орды добровольно приняли наше подданство (1732 и 1793 гг.).
Наконец, в 1884 г. России отдались мервские туркмены, - и благодетельный покров русского царя простерся до Тихого океана и предгорий Гиндукуша.
Перейдя в Закавказье, Россия тем самым вступила на поприще продолжительной, упорной борьбы за окончательное упрочение нашего владычества на Кавказском перешейке. Предстояло не только вытеснить отсюда турок и персиян, соперничавших с Москвой за обладание Кавказом, но и подчинить себе свободолюбивых, воинственных, никогда и ни пред кем не преклонявшихся горцев Кавказского Хребта.
Более полувека непрерывно велась эта эпическая борьба, стоившая России многих жертв и ознаменовавшаяся бесчисленными проявлениями высокого героизма русского народа.
Генерал-лейтенант Кнорринг
Теперь, стоя твердой ногой на мосту, переброшенном с русского берега в сердце Азии, мы сможем с уверенностью взирать в даль, где дряхлеющие под знойным солнцем юга народы жаждут прохладной тени русского скипетра.
Истекшее столетие со дня присоединения Грузии и начало вызванной этим продолжительной борьбы за упрочение российского владычества на Кавказе, при отсутствии труда, обнимающего историю прошлого столетия этой страны, побудило в 1899 г. запечатлеть эту упорную, кровавую борьбу в памяти народа, составлением исторического труда, в котором систематически, исключительно на основании документальных данных, с летописной точностью, освященной по возможности языком тогдашних деятелей, была бы изложена краткая история наших кавказских войн XIX столетия за обладание Кавказом, как в горах его, так равно с персиянами и турками.
Вместе с тем возникло желание показать ход постепенного развития гражданского управления Кавказом за весь период владычества нашего до наших дней. Дать вполне верную и правдивую картину состояния Кавказского края во всех отношениях во время присоединения Грузии к России, и чем стал Кавказ после столетней жизни его под скипетром русских монархов. Показать, сколько принесено жертв, сколько пролито крови и положено трудов на умиротворение страны, чтобы вывести народы Кавказа на путь широкого развития и благоденствия.
ГРУЗИЯ ПРИСОЕДИНЯЕТСЯ К РОССИИ
Во второй половине 1800 г. состояние здоровья царя Георгия стало внушать самые серьезные опасения. В ожидании скорой кончины царя мачеха его, царица Дарья, многочисленные братья и сыновья готовились к ожесточенной борьбе за право престолонаследия.
Раздоры в грузинском царском доме начались с тех пор, как царь Ираклий II вступил в третий брак с Дарьей Георгиевной, дочерью владетеля Мингрелии. Честолюбивая и властная царица направила все усилия к укреплению престолонаследия за своим потомством, минуя царевича Георгия, сына Ираклия от второго брака. В 1794 г. интриги царицы Дарьи, управлявшей всеми делами за престарелого царя, увенчались успехом - она заставила Ираклия подписать акт, в силу которого наследником престола признавался Георгий, но затем царство переходило не к старшему его сыну Давиду, а к братьям, сыновьям царицы Дарьи, по порядку их старшинства. Ираклий вполне сознавал несправедливость и лживость и опасность такого отступления от обычного в Грузии порядка престолонаследия, но не имел силы противиться настояниям своей супруги и ее многочисленных родственников и приверженцев.
Ираклий II, царь карталинский и кахетинский, скончался в Телави 11 января 1798 г., на 83-м году от рождения. Георгий не присутствовал при кончине отца. После персидского нашествия на Грузию в 1796 г. царевич, по проискам царицы Дарьи, был отправлен в Тифлис, под предлогом забот о восстановлении города из развалин и водворении порядка в опустошенной стране.
Пользуясь его отсутствием, царица Дарья рассчитывала сохранить власть в своих руках. Но попытка не удалась. Известие о смерти царя застало Георгия в Казахе, среди преданного ему татарского населения. Он немедленно привел их к присяге и сопровождавших его грузинских сановников. Некоторые из них принадлежали к лагерю царицы, но не посмели противоречить в виду вооруженных агаларов, окружавших Георгия.
Борчалинцы и карталины также признали его в царском достоинстве. Заручившись таким образом присягой главных провинций, Георгий отправился в Телави. Там уже знали о произошедшем в Kазахе, Борчале и Карталинии. Приверженцы Дарьи и ее сыновья признали на этот раз свое дело проигранным.
После недолгих колебаний она подписала утвердительный лист, успев, однако, склонить Георгия к признанию силы акта 1794 г. и порядка престолонаследия после его смерти.
Положение страны и ее населения было самое бедственное и безнадежное. Можно сказать, что в последние годы жизни Ираклия грузинское царство существовало только по имени, так как в нем не было ни единства власти, ни порядка, ни правильно действующего государственного механизма. Персидское нашествие 1796 г. опустошило страну и лишило ее значительной части населения.
Ага-Магомет-шах, возвращаясь в Персию, увел из Грузии до десяти тысяч жителей. "Соседи наши, персияне, - писал Георгий в 1798 г. - так нас рассеяли в прошедших годах, что и поныне наши подданные и мы друг друга сыскать не можем". Чума и голод свирепствовали во всем крае, унося множество жертв.
Турки из Ахалцыха и лезгины из Дагестана посылали в Грузию шайки хищников для грабежа и захвата пленных. Базары в Ахалцыхе, Aнaпе и Энзели были переполнены грузинскими невольниками. Еще царь Ираклий, желая обеспечить Грузию от лезгинских набегов, обязался платить Омар-хану аварскому, под видом подарка, ежегодную дань в размере 5 тыс. руб. Но платеж этот не мешал хищникам рыскать по стране и уводить ежегодно в плен 200-300 семейств. Ираклий и после него Георгий не имели средств или, быть может, не смели наказывать грабителей.
Ираклий боялся еще худших бедствий, а Георгий, опасаясь своих мятежных братьев, содержал на жаловании, для собственной защиты, до 7 тыс. лезгин и волею-неволею должен был смотреть сквозь пальцы на их бесчинства даже в самом Тифлисе.
Край опустел и одичал. Жители, не находя защиты в правительстве, гонимые голодом и моровою язвою, разоряемые лезгинами и непосильными поборами собственных князей, покидали родину и искали спасения в соседних странах. До 1785 г. в Грузии числилось 61 тыс. семейств, в 1801 г., после присоединения царства к России, их было едва 35 тыс.
Трудно сказать, кто больше в то время разорял страну - свои или чужие. Доходов царства не хватало для удовлетворения потребностей обширной царской семьи. Ираклий, единственно по праву неограниченного самовластия, отнимал родовые вотчины у князей и дворян и отдавал их своим детям. По мере уменьшения численности населения, положение крестьян, остававшихся на месте, делалось невыносимее, так как им одним приходилось нести все бремя налогов. "Всякий царевич, всякая царица, царевна, каждый родственник царский мог давать от себя так называемый барат (указ) на отнятие у купца, у крестьянина того, что у него есть лучшее, и власть царская, поколебавшись в своем основании, едва примечала таковые насилия, а того меньше принимала меры к их истреблению.
Георгий вступил на престол в возрасте 49-ти лет. В молодости кипел он воинским духом и обратил на себя особое внимание во время похода Ираклия под Эривань. Но с годами он отяжелел и умом и телом, и предался склонности своей к бездеятельной жизни и к набожным беседам с духовными лицами.
Грузинский летописец превозносит его религиозность, покровительство вдовам и сиротам, беспристрастие в делах управления и суда. Но одних этих высоких качеств было недостаточно для спасения Грузии. Если царство держалось еще, если турки, персияне и лезгины не разделили его по частям между собою, то причина этого лежала не внутри Грузии, а далеко на севере: и Персия, и Турция хорошо знали, что им придется иметь дело не с одним слабым Георгием, но и с русским правительством.
Между тем император Павел не спешил признать Георгия в царском достоинстве и оказать Грузии военную помощь, обещанную георгиевским трактатом 1783 г. Тщетно царь Георгий, через посланника своего в Петербурге, князя Герсевана Чавчавадзе, умолял о присылке к нему русского войска, об утверждении его в достоинстве царя и о признании сына его Давида наследником престола. В Петербурге, по-видимому, не имели точных сведений о состоянии дел в Грузии и потому пожалование ему инвеституры ставили в зависимость от поведения его относительно Персии.
В действительности, положение Георгия было таково, что ему приходилось или добровольно отказаться от царства, или предаться тому, кто предложил бы существенную помощь и поддержку колеблющемуся грузинскому престолу.
"Не безызвестна вам пословица грузинская. - писал царевич Давид князю Г. Чавчавдзе 3 февраля 1799 г., - что всякие дела должны быть в свое время употребляемы, в другом случае они не заслуживают внимания; нашему царству не соответствую теперь дела, водимые прением".
В 1798 г. правитель Персии Баба-хан, принявший впоследствии титул шаха и имя Фет-Али, предложил царю Георгию свое покровительство, обещая дать ему в управление Шеки, Ширвань, Ганжу и Эривань. Предложение последовало в такой форме, что Георгий не мог уклониться от прямого ответа, если не желал повторения всех ужасов персидского вторжения.
По его приказанию царевич Давид написал князю Г. Чавчавадзе отчаянное письмо, которое открыло, наконец, петербургскому кабинету глаза на истинное положение Грузии. Надо было спешить, если не желали надолго, а, может быть, и навсегда, утратить влияние на дела Закавказья.
Рескриптом от 23 февраля 1799 г. император Павел повелел отправить в Грузию один егерский полк. Вместе с тем, на основании третьей статьи трактата 1783 г., императорской грамотой от 18 апреля 1799 г. Георгий был утвержден в царском достоинстве, а старший сын его Давид признан наследником грузинского престола.
Таким образом, заветное желание Георгия исполнилось - преемство престола утверждено в его нисходящем потомстве. Но царица Дарья и ее сыновья не отказались от надежды добиться восстановления порядка престолонаследия, указанного царем Ираклием.
Вскоре Георгий убедился, что столь желанная им утвердительная грамота не примирила его противников с совершившимся фактом. Напротив - она побудила их к более энергичным действиям. Царица Дарья и ее сыновья - Юлон, Вахтанг и особенно Александр - стали к царю в явно враждебные отношения и открыто готовились к сопротивлению.
Тифлис. Старый город и крепость
Усиливавшаяся со дня на день болезнь отняла у Георгия всякую энергию. Сознавая опасность своего положения, он решился передать царство грузинское в полное подданство России.
Намерение он это держал в величайшей тайне и ждал случая для сообщения его в Петербург. Случай такой представился после получения утвердительной грамоты. Под видом принесения благодарности императору за утверждение на царстве, Георгий снарядил к высочайшему двору особое посольство, которому и доверил привести в исполнение свое тайное желание.
Посольство состояло из князей Герсевана Чавчавадзе, Георгия Авалова и Елеазара Палавандова. Данное им царем Георгием полномочие предоставляло, как всем вместе, так и каждому порознь "утверждать и подписывать" акты, какие они признают нужными постановить с русским правительством.
Посольство покинуло Тифлис 18 января 1800 г., но было задержано генералом Кноррингом на Кавказской линии и отправлено им из Моздока только в конце апреля (всеподданнейший рапорт Кнорринга от 28 января 1800 г.).
В таком положении были дела, когда царь Георгий, удрученный болезнью, с нетерпением ждал из Петербурга известий о действиях своего посольства.
Бедственное положение Грузии было хорошо известно генералу Кноррингу, командовавшему войсками на Кавказской линии. Предвидя, что полки Гулякова и Лазарева (полк Гулякова, по повелению императора Павла, прибыл в Тифлис 23 сентября 1800 г.), находившиеся в Грузии, могут быть так или иначе вовлечены в борьбу царевичей за наследство, он счел своим долгом заблаговременно испросить инструкцию на случай кончины царя Георгия.
Император Павел, по-видимому, не находил в ту минуту необходимым и полезным вмешательство России в дела Грузии. Рескриптом от 29 октября 1800 г. он повелел Кноррингу, в случае возникновения междоусобий после смерти царя Георгия, немедленно вывести русские полки из Тифлиса на Кавказскую линию.
Однако в этот же день, 29-го октября, последовало на имя Кнорринга другое высочайшее повеление на немецком языке, несколько изменявшее первое. А именно, генералам Гулякову и Лазареву предписывалось оставаться с их полками в Грузии до тех пор, пока она сами "некоторую в том возможность предусмотрят. В противном же случае имеют возвратиться с полками на непременные их квартиры, взяв с собой из царской фамилии тех, кои на то свое желание объявят" (оба рескрипта, на засвидетельствованных копиях, до 1917 г. находились в штабе Кавказского военного округа).
Пока рескрипты достигли (это произошло 17 ноября 1800 г.) резиденции генерала Кнорринга (крепости Наурской на Tepeке), виды императора Павла относительно Грузии опять изменились вследствие ноты, поданной в коллегию иностранных дел уполномоченными царя Георгия князьями Чавчавадзе, Аваловым и Палавандовым.
В ноте этой было сказало: "Его высочество царь, наш государь, еще при жизни родителя своего царя Ираклия, будучи наследником, имел в мыслях, с приверженными к нему особами, до сего времени в тайне, предать себя и царство свое великому всероссийскому государю навсегда в полную зависимость и подданство и оставаться во всех в повиновении и зависимости".
"По кончине блаженной памяти родителя его, царь наш оставался в прежних своих мыслях, но, еще не объявляя оных, ожидал присылки всемилостивейшего ответа через находившегося при высочайшем дворе министра своего князя Чавчавадзе, от коего и прислан был нарочный с письмом к нему, царю, в коем князь Чавчавадзе доносил, чтобы он, царь, вспомнил прежнее свое желание и прислал бы письменно; но его высочество царь нужным счел, во-первых, принять наследственный царский престол, получить признание его Императорского Величества, яко верховного своего властителя, потом поспешить отправить к министру донесение на высочайшее имя и просить об утверждении его на царстве, яко законного наследника, и о пожаловании царской инвеституры и в то же время об обнародовании всему царству, по обычаю, чтобы признавали его природным своим государем-царем.
Царь, получая оные высокомонаршие милости и покровительство, принеся теплые молитвы ко Всевышнему, назначил нас троих и, уполномочив, отправил к высочайшему двору с тем, чтобы, во-первых, пасть к священным стопам Его Императорского Величества и принесть всеподданнейшую благодарность за оказанные ему, царю, и народу его милости и, во-вторых, представить следующие прошения:
1) Его высочество царь Георгий грузинский, кахетинский и прочих, наш государь, вельможи, духовенство и народ его желают единожды навсегда принять подданство Всероссийской империи, обязуясь свято исполнять все то, что исполняемо российскими подданными, не отрекаясь ни от каких законов и повелений, сколько силы того царства позволять будут, с признанием Всероссийского Императора за своего природного Государя и Самодержца.
2) Всеподданнейше просить, чтобы при вручении царства его, был он оставлен, а по нему и наследники его на престол с титулом царей, добровольно подвергши себя и царство подданству Всероссийской империи, и иметь им, царям, главное в своем царстве правление по тем законам, кои от высочайшего двора даны быть имеют. От себя же им без особого повеления никаких законов не вносить.
3) Для наивящего и действительного себя узаконения и приверженности к подданству, царь просит к доказательству верности своей всемилостивейше определить ему жалованье и содержание и пожаловать в России деревни. Доходы же царства грузинского царь, как подданный, предоставляет в полную Государя Императора обратить, куда благоугодно, на содержание войск и на другие тамошние надобности для времени, как то: к обращению тамошних землевладельцев в вящую любовь и приверженность своему Государю Императору, всемилостивейше дать, на сколько лет богоугодно будет, льготу в податях.
4) По принятию в высокороссийское подданство царя и царства его, на первые времена необходимо в тех местах иметь до 8 тыс. чел. войска, коим занять все те места, где за благо принято будет главноначальникам тех войск, к защищению от соседственных бродяг; также нужна принадлежащая к оным артиллерия и с прочим оружием.
5) Все находящиеся ныне в Грузии крепости и укрепления заняты должны быть российскими войсками и комендантами оных; а буде благоугодно будет Императору нашему, то некоторых чиновников из природных грузинских благородных присовокупить к оным и с некоторым числом людей.
6) Прислать людей, знающих фортификацию, и, буде где надобность будет вновь сделать какие-либо крепости и укрепления, всемилостивейше приказать оные восстановить; относительно же рабочих людей могут быть по наряду тамошних начальников из природных грузин и прочих, платя им положенную плату.
10) Во избежание и в предосторожность нареканий на первые времена, пока все устроено и приведено будет в совершенное состояние, нужное число провианта для находящегося в тех местах вышесказанного войска покупать по состоящей там рыночной цене или сделать здесь с полномочными оному положение.
11) Буде кто ныне из соседей дерзнет напасть на границы, под каким-либо предлогом, то дано б было повеление военным начальниками, совокупно с грузинцами, возбранять таковые наглости, до совершения ныне благоугодного дела; по окончании же его не преминет царь изъяснить в подробности все то, до каких мест простиралась в древние времена граница царства грузинского.
12) Через начальника российских войск в Грузии дать знать турецкому и ахалцыхскому паше, дабы он приудержал в пропуск через владения Оттоманской порты лезгинцев в грузинские границы и у себя оных лезгиицев не содержать.
13) Все подданные царя грузинского, как дворянство, духовенство, купечество, так и прочий ремесленный народ иметь быть на равных правах и законах, как и российские подданные".
Таковы были условия, предложенные уполномоченными царя Георгия. Русское правительство обязывалось обеспечить царя полным содержанием, занять Грузию своими войсками, возвести крепости, устроить правильную администрацию - военную и гражданскую, защищать Грузию от лезгинских набегов и покушений со стороны Персии и Турции.
Взамен всех этих обязанностей, царь Георгий соглашался сохранить за собою лично и своим нисходящим потомством должность правителей Грузии с царским титулом, причем уступал в полное распоряжение русского правительства доходы царства с тем, впрочем, чтобы они не взыскивались в течение нескольких лет в видах приобретения "вящей любви и приверженности" новых подданных.
В чем состояли эти доходы и какова была их общая сумма - в просительных пунктах не указано. Однако в числе доходных статей были упомянуты (пункт 8) серебряные, золотые и прочих металлов руды, открытие коих предоставлялось заботам русского правительства.
Впоследствии оказалось, что в Грузии не имеется заслуживающих разработки месторождений серебра и особенно золота.
Тем не менее, царь Георгий (пункт 9) просил о расширении тифлисского монетного двора для чеканки золотой, серебреной монеты с изображением императорского вензеля и грузинского герба. Изготовляться монеты должны были или из местных металлов, или "из покупаемых в соседственных местах". Без сомнения, при этом имелись в виду расходы за счет русского правительства.
Наконец, царь Георгий (пункты 12 и 13) давал России надежду на приобретение ею подданства соседних ханов, плативших некогда дань грузинским царям. Для этого он испрашивал себе право, "в случае нужды, делать тем ханам вспомоществования от прочих их соседей, им равных, хотя грузинским войском".
Было бы, конечно, очень недальновидно определять выгоды или невыгоды приобретения подданства Грузии одним бухгалтерским сравнением сумм доходов и расходов, вызываемых присоединением этого расстроенного царства.
Политические последствия водворения русской власти за Кавказом были так обширны, что денежный баланс, даже самый невыгодный, не мог бы умалить их значения.
Из всех просительных пунктов наибольшего внимания заслуживал тот, которым царь Георгий оставлял за собой управление Грузией. Отрекаясь от царской прерогативы издавать законы для страны, соглашаясь на роль русского генерал-губернатора или императорского наместника, Георгий просил оставить за ним царский титул и сделать должность правители Грузии наследственной в его роде.
Условие это представляло большие неудобства. Оно не устраняло, прежде всего, соперничества и интриг многочисленных царевичей и грозило продолжением в будущем тех беспорядков, которые привели царство на край гибели. Затем, сохранение в роде Георгия потомственной должности правителя Грузии стесняло российское правительство в выборе наиболее подходящего по местным обстоятельствам управленца, не говоря уже о том, что такой порядок шел совершенно в разрез с российским административным строем, не знавшим никогда наследственных должностей (за исключением самого императора всероссийского).
ВКО № 6, 2008г
БОЛЬШАЯ КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА
К печати материал подготовил А.Куликов
18 декабря 1800 г. император Павел Первый подписал манифест о присоединении грузинского царства к России
Время Кнорринга, Цицианова и Гудовича. 1801-1809 гг.
В основе предлагаемых вниманию читателей «ВКО» материалов лежат аналитические разработки генералов и офицеров штаба Кавказского военного округа, сделанные на рубеже XIX-XX вв. (начальника штаба округа генерал-лейтенанта Н. Н. Белявского, генерал-майора В. А. Потто, офицеров К. Г. Вейденбаума, В. Н. Иваненко, Н. Г. Мокиевского-Зубка, В. И. Томкеева и Н.С. Аносова). Стиль и орфографию авторов редакция журнала стремилась максимально сохранить.
ГРУЗИЯ ПРИСОЕДИНЯЕТСЯ К РОССИИ
Грузинский царь Георгий, желая единожды навсегда принять подданство Всероссийской империи (и отрекаясь от царской прерогативы издавать законы для своей страны, соглашаясь на роль русского генерал-губернатора или императорского наместника), просил императора Павла оставить за ним царский титул и сделать должность правители Грузии наследственной в его роде.
Император Павел одобрил просительные пункты, но с тем, чтобы прежде заключения формального акта князья Авалов и Паваландов отправились обратно в Грузию и спросили царя Георгия, остается ли он непоколебим в своем желании быть единожды навсегда принятым в покровительство и подданство всероссийского двора под всеми теми правами и выгодами, каковыми пользуются русские подданные.
В случае утвердительного ответа, царь Георгий должен был прислать императору благодарительную грамоту и, наименовав своих уполномоченных, как от себя, так и от царства своего, послами, поручить им заключение надлежащего акта (акты кавк. арх. ком., I, № 121).
Просительные пункты были одобрены 19 ноября 1800 г., но уже несколькими днями раньше, именно 15 ноября, последовал на имя генерала Кнорринга высочайший рескрипт (там же, № 116) о доставлении мнения его, сколько войск может он определить для занятия Грузии, не ослабляя кордона против горских народов. В том же рескрипте находятся знаменательные слова, оправдывающие высказанное предположение о причине, по которой император Павел согласился на оставление Георгия правителем Грузии с титулом царя. «Ослабление здоровья царя, - сказано в рескрипте, - дает повод ожидать его кончины; почему и отправьте, коль скоро оная последует, немедленно туда объявление от имени Нашего, чтобы до получения от Нас соизволения даже не было приступаемо к назначению преемника на царство грузинское. Дело сие трактуется здесь, и в скором времени отправлен будет из полномочных грузинских, здесь находящихся, для принесения Нам от царя и народа грузинского грамоты о желании их быть в Нашем подданстве и под управлением наших законов».
В то время, как Кнорринг делал распоряжение по рескрипту (о неназначении наследника царю Георгию предписано им генерал-майору Лазареву 2 декабря 1800 г. Там же, № 125), а грузинские уполномоченные князья Авалов и Палавандов находились на пути в Тифлис (они оставили Петербург 26 ноября 1800 г., но вследствие разных задержек могли выехать из Наура только 2 января 1801 г., когда царя Георгия уже не было в живых. Там же, №№ 124 и 143), император Павел, со свойственным ему горячностью и нетерпением, предался мысли о будущем устройстве грузинского царства.
Не обождав получения известий из Тифлиса, он подписал 18 декабря 1800 г. манифест о присоединении грузинского царства и в тот же день препроводил его с фельдъегерем к генералу Кноррингу при рескрипте, которым повелевалось опубликовать этот манифест в случае последовавшей кончины царя Георгия; если же царь находится еще в живых, то о публикации манифеста и о дальнейших распоряжениях ожидать особого повеления (рескрипт 18 декабря 1800 г., в засвидетельствованной копии, в архивном деле штаба Кавказского военного округа 1801 г., № 205, Кнорринг получил его в Науре 4 января 1801 г.).
В официальных документах не имеется указаний на причины такой поспешности императора Павла. Академик П. Г. Бутков объясняет ее донесениями графа А. А. Мусина-Пушкина. Находясь в Грузии с осени 1799 г. для исследования ее минеральных богатств, он яркими словами описывал императору Павлу нельстивую и искреннюю приверженность к государю всех сословий народа грузинского; представлял опасность, что, «по кончине царя Георгия, сей благословенный край, изобилием своим и райским климатом, удобный вкушать все благоденствия, впадет в величайшее неустройство и смятение и даже подпадет владычеству персов или турков, либо разорится до конца, если не отвратится оружием российским гибель, угрожаемая раздором членов царского дома, не могущих видеть равнодушно воцарение царевича Давида».
Далее, он поставлял на вид выгоды от присоединения Грузии к державе российской: «во-первых, землю, изобилием и физическим положением своим многие выгоды обещающую; во-вторых, что обеспечится Кавказская линия обузданием горских народов, с двух сторон войсками российскими заключенных; в-третьих, что откроется поле к торговле персидской и индийской; в-четвертых, что, в случае разрыва с Портою, Россия со стороны Грузии может сделаться сей державе толико же страшною для Анатолии, колико угрожает ей Россия черноморскими флотами своими. Напротив, если бы турки в таком случае преуспели занять Грузию, то мы подвергаем беспокойствам и опасности Кавказскую линию и Крым; в-пятых, что здесь сказано - быть и о персидских владельцах» (П. Г. Бутков. Материалы для новой истории Кавказа. II. 464).
Царь Георгий скончался в Тифлисе 28 декабря 1800 г. (рапорт Лазарева Кноррингу 28 декабря 1800 г. Акты кав. арх. ком., I. № 137), не дождавшись своих послов с проектом договора. Исполняя в точности приказание Кнорринга, основанное на высочайшем повелении от 15-го ноября, генерал-майор Лазарев собрал немедленно князей и дворян и объявил им высочайшую волю о неназначении наследника и престола после скончавшегося царя.
Объявление это «все приняли генерально с большим благоговением, а народ с большой благодарностью» (тот же рапорт). Отсутствовавшие в Тифлисе братья Георгия были извещены об этом особыми письмами (акты кав. арх. ком., I. № 139).
В донесениях А. А. Мусина-Пушкина (1799 г.) граф яркими словами описывал императору Павлу искреннюю приверженность к государю всех сословий народа грузинского.
Фото: WIKIMEDIA
Все они также без ропота приняли объявление Лазарева. К этим отзывам Лазарева можно отнестись с полным доверием. О радости простого народа нечего и говорить: распри царевичей отзывались на нем всего чувствительнее. Что касается до претендентов на престол, то отсрочка в назначении наследника давала им возможность подготовиться к борьбе за наследство. Вражда братьев покойного царя к нему самому и к его сыну Давиду была так велика, что в крайнем случае они соглашались скорее видеть царский престол совсем упраздненным, чем допустить занятие его царевичем Давидом.
Приняв необходимые меры к поддержанию спокойствия в Грузии, генерал-майор Лазарев находился в полном неведении относительно дальнейших предположений российского правительства. В ожидании точных указаний, он объявил, что все распоряжения по краю будут издаваться за подписями и печатями царевича Иоанна, мдиван-бека князя Игнатия Туманова и его (акты кав. арх. ком., № 139).
Генерал Кнорринг узнал о кончине царя Георгия 3 января 1801 г. и тогда же донес об этом императору Павлу (всеподданнейший рапорт 3 января 1801 г., там же, № 143). На другой день к нему в крепость Наурскую прискакал курьер с манифестом и рескриптом от 18 декабря 1800 г. Кнорринг не решился, однако, публиковать манифест в Грузии без особого на то высочайшего повеления.
«Из содержания манифеста видно, - доносил он императору Павлу (тоже 3 января 1801 г. Там же, № 146), - что объявление его должно произведено в действие тогда, когда бы полномочные грузинские, приняв грамоты от царя и народа о желании их быть в подданстве Вашего Императорского Величества, возвращались уже с грамотами теми из Тифлиса; не осмеливаюсь публиковать его теперь, ведая, что дело оное конца своего сообразно предположениям не восприняло, и народ грузинский не предварен о решительном соизволении Вашего Императорского Величества принять их под законы империи всероссийской; а, кроме того явно и из обстоятельств, что о намерении покойного царя никто из братьев его, даже сам царевич Давид, не ведали; при всем том в Грузии, по объявлении царевичам и народу воли Вашего Императорского Величества, чтобы до получения всевысочайшего Вашего соизволения оставалось все в прежнем положении, и преемник покойному царю избираем не был; - народом принято сие без малейшего ропота, да и все царевичи изъявили на то готовность свою тем охотнее, что в противном случае должны возродиться междоусобия между братьями и детьми покойного царя, кои одни у других оспаривают право к престолу. Сего же числа прислан ко мне от Вахтанга, царевича, грузинский дворянин Казбек, и по поручению его, объявил мне, что, если царствовать над ними Давиду царевичу, соглашаются и все его братья видеть себя лучше в непосредственном владении Вашего Императорского Величества, имея неизменную надежду на неизреченное милосердие Ваше. И таковой образ мыслей братьев покойного царя и спокойное положение дел в Грузии подали мне вторую причину приудержаться публикования манифеста до получения на сие всевысочайшего повеления».
Между тем, император Павел отступил от первоначального намерения своего выждать прибытия в Петербург грузинских послов для заключения формального акта о присоединении Грузии. Кончина Георгия сделала совершение такого акта невозможным. Вместе с тем она устраняла необходимость сохранения царского титула, хотя бы и номинального, за нисходящим потомством Георгия. Вследствие этого, немедленно, по получении донесения Кнорринга от 3 января 1801 г. о смерти грузинского царя, император Павел обнародовал в Петербурге 18 января свой манифест о присоединении Грузии (при обнародовании манифест был помечен 18-м января 1801 г. Текст манифеста у П. Г. Буткова. Материалы и пр., II, 466), подписанный им еще 18 декабря 1800 г., и повелел сделать то же и в Грузии.
В манифесте этом изображено:
«С давних уже времен грузинское царство, угнетаемое иноверными соседями, истощало силы свои непрестанным ратованием в собственную оборону, чувствуя неизбежные следствия войны, почти всегда несчастливой. К ним присовокупились несогласия в доме царском, угрожающие довершить падение царство сего, возродя в нем междоусобную войну.
«Царь Георгий Ираклиевич, видя приближающую кончину дней его, знатные чины и сам народ грузинский прибегли ныне к покрову Нашему и, не предвидя иного спасения от конечной гибели и покорения врагам их, просили чрез присланных полномочных о принятии областей, грузинскому царству подвластных, в непосредственное подданство императорскому Всероссийскому престолу. Внимая прошению сему, по сродному Нам ко всем единоверцам Нашим милосердию и по всегдашнему о пользе грузинского народа попечению, определили Мы исполнить желание царя Георгия Ираклиевича и грузинского народа и для того повелено, сколько для удержания внутреннего в земле устройства, сколько для ограждения оной от внешних нападений, ввести войска Наши в области грузинские. И сим объявлено Императорским Нашим словом, что, по присоединении царства грузинского на вечные времена под державу Нашу, не только предоставлены и в целости соблюдены будут любезно верным новым подданным Нашим царства грузинского и всех оному подвластных областей все права, преимущества и собственность, законно принадлежащая; но что от сего времени каждое состояние народное вышеозначенных областей имеет пользоваться и всеми правами, вольностями, выгодами и преимуществами, каковыми прежние подданные российские, по милости Наших предков и Нашей, наслаждаются под покровом Нашим. Впрочем, пребудем удостоверены, что сие подданные Наши и их потомки, сохранением непоколебимой верности Нам в преемниках Нашим и усердием к пользе империи Нашей, коей по всеблагому промыслу Всевышнего учинились они ныне сочленами, потщатся заслуживать Монаршее благоволение Наше».
В тот же день, 18 января 1801 г., император Павел писал Кноррингу (высочайший рескрипт 18 января 1801 г., акты кав. арх. ком., № 516): «Мне остается предписать лишь наблюдать, дабы настоящая тишина грузинского царства от внутренних раздоров и внешних на него от соседей покушений предохранена была, для чего и нужно соделать известным манифест, к вам препровожденный, и здесь сего дня обнародованный. Поспешите отправлением сюда посланников или депутатов от народа грузинского, кои на публичной, данной мною им аудиенции, приведены в присутствии моем к присяге будут, что и вы потом в Грузии исполните; но обо всем сем получите во время потребные наставления».
Исполняя высочайшее повеление, Кнорринг предписал (от 5 февраля 1801 г. из Наура., акты кавк. археогр. ком. т. I, № 524) генерал-майору Лазареву объявить в Грузии манифест от 18 января «прилично важности и достоинства императорского слова».
В Тифлисе торжественное чтение манифеста происходило 16 и 17 февраля 1801 г. «В первые день, - писал Лазарев Кноррингу (рапорт от 18 февраля 1801 г., там же, № 528), - в здешнем Сионском соборе отправлена была первенствующим митрополитом Арсением божественная литургия, по окончании коей, в присутствии наследного принца Давида и прочих царевичей, детей царских, все бывши в сие время в городе князей и народа, читан был на российском и грузинских диалектах манифест, по окончании коего изъяснял я всем, сколь сии изливаемые на них высокие монарха милости для них велики и полезны и что за все оные должны возблагодарить всемилостивейшего государя и принести о здравии его моления. Все присутствовавшие тут приняли манифест сей с должным благоговением и благодарностью.
После сего грузинский патриарх Антоний отправлял о здравии и благоденствии государя императора и всего августейшего дома благодарственный молебен, а на другой день, т.е. 17 февраля, как жителей в Тифлисе большая часть армянского исповедания, то и публикован был манифест в церкви, называемой Ванк (в Ванкском соборе литургию служил армянский патриарх Иосиф Аргутинский, в рапорте Лазарева говорится о приложении описания самой церемонии, но в деле таковой не оказалось).
А по окончании публикации в армянской церкви, капитан Таганов с 21 казаком, ездил по всем улицам, читал оный манифест на российском, грузинском, армянском и татарском диалектах. Вечером же сего числа весь город был иллюминирован и лавки по азиатскому обычаю украшены лучшими товарами, и все жители, воспевая во славу государя нашего разные песни, приносили благодарения за излияние на них столь высоких милостей и с радостью восклицали, что они теперь уже россияне».
Далее Лазарев доносил Кноррингу, что отправил переводы манифеста по всей Грузии для объявления населению с приличными толкованиями и внушениями.
Из всех лиц, пользовавшим доверием императора Павла, граф Ростопчин был главным поборником исполнения просьбы царя Георгия о принятии Грузии в русское подданство. Он успел убедить государя в чрезвычайной важности политически и торговых последствий присоединения к России грузинского царства. По его мнению, приобретение Грузии давало прежде всего возможность угрожать Турции, а затем оно должно было необходимо повлечь за собою подчинение России также и берегов Каспия, куда могла бы впоследствии направиться индийская торговля (письмо Ростопчина графу С. Р. Воронцову от 30 июня 1801 г. в архиве князя Воронцова, VIII, 291. На свою роль в деле присоединения Грузии намекает Ростопчин и в письме к князю П. Д. Цицианову по поводу взятия Ганжи: «я положил начало на бумаге, ты утверждаешь его на земле». Бартенев. «Девятнадцатый век», II, 38).
Император увлекся обширными планами своего министра иностранных дел, но не имел, как кажется, твердо установившегося взгляда на будущее устройство присоединяемого царства.
Вслед за манифестом 18 января 1801 г. Кнорринг поучил несколько высочайших указаний по этому предмету. В собственноручном рескрипте от 30 января 1801 г. император Павел писал: «Я хочу, чтобы Грузия была губерния, и так тотчас и поставьте ее в сношение с Сенатом, а по духовной части с Синодом, не трогая их привилегий. Губернатором пусть будет кто-либо из царской крови, но под нами, и будет шеф гусарского тамошнего полка (акты кавк. археогр. ком. т. I, № 520).
В рескрипте от 23 января 1801 г.: «Старайтесь Грузию утвердить на том основании, как уже к вам и писано, не ищите иных приобретений делать, как те, которые добровольно будут искать моего покровительства; лучше иметь союзников, интересованных в союзе, нежели подданных ненадежных; левая ваша сторона обеспечена таковыми, не наводите туркам страха, тогда и правая сторона будет надежна; ищите Армению интересовать к сближению для торгу и торгом, дабы канал иметь через них и далее, соблюдайте привилегии, но установите наш порядок; комплектуйте полки нашими рекрутами, но полков мало по пространству и так сочтитесь, нельзя ли умножить тамошними жителями и доходами тамошними, ищите руд всякого рода и промыслов, также и таможни перенесите на границу, займитесь теперь не завоеванием, но приобретением добровольным соглашением Армении. Вот мои мысли».
От 19 февраля 1801 г. (акты кавк. археогр. ком. т. I, № 520). «Вслед за посланниками князьями Аваловым и Паваландовым желаю я, чтобы еще отправились ко мне кто-нибудь из царевичей, также и из знатнейших Грузии, дабы явно было свету, что точно Грузии есть общий произвол быть в моем подданстве, а не то, чтобы покорство их происходило единственно от желания двух или трех; также предписываю вам представить мне список знатнейших в Грузии и усердствовавших более к моей особе и более желавших быть у меня в подданстве. Мое намерение есть из оных пожаловать некоторых достоинствами графов и баронов, других повысить чинами, а молодых из знатных фамилий принять к себе в камергеры. Равномерно напишите мне и о тех, кому бы по заслугам и орден св. Андрея следовать мог».
Намерение наделить князей грузинских графами и баронами титулами находится, быть может, в связи с носившимся в то время слухом (об этом слухе упоминает П.Г. Бутков. Материалы и пр. II, 463) о предположении Павла пожаловать Грузию Ордену св. Иоанна Иерусалимского. Известно, что захват англичанами в 1800 г. острова Мальта, принадлежавшего этому Ордену, государь, как великий магистр Ордена, счел личным для себя оскорблением. В октябре того же года он приказал наложить запрещение на английские суда и товары во всех русских портах, а через месяц последовало повеление русским купцам остановить платежи долгов англичанам и не выпускать в продажу английские товары.
Мальтийские рыцари были долгое время главными борцами против врагов христианства - магометан. Занимая остров Мальту, они охраняли побережье Средиземного моря от покушений турок и африканских корсаров. Весьма возможно, что император Павел, мечтавший о возрождении этого рыцарского союза, остановился на мысли учредить его пребывание в Грузии, изнывавшей под гнетом своих мусульманских соседей. Мимолетная мысль эта быстро возникла и исчезла бесследно в пылком воображении государя.
Внезапная кончина императора Павла Первого оставила дело устройства Грузии в совершенно неопределенном положении. Послы грузинские, не застав в живых царя Георгия, возвратились в Петербург уже после кончины императора Павла. В Грузию противники присоединения подняли головы, приверженцы впали в уныние. Генерал-майор Лазарев, не имея никаких инструкций от Кнорринга, прилагал все заботы к успокоению встревоженного населения.
«Народ здешний, - доносил он Кноррингу (рапорт от 8 апреля 1801 г., акты кавк. археогр. ком. т. I, № 533) - и большая часть знатных, узнав о кончине государя, пришли в весьма большое отчаяние, опасаясь, чтобы при сей перемене не лишиться счастия быть в высоком подданстве его величества и чтобы войска, здесь находившиеся по прежнему примеру не были отсюда выведены; в сем случае более утверждаемы некоторыми неприверженными. Я, сие заметив, старался всячески уверить их, что милосердие государя нашего не может подать им ни малейшей причины к сомнению, и они твердо могут надеяться, что его величество, по милостивому своему ко всем ищущим быть в высоком его подданстве расположению, конечно, и их принять в оное не преминет; после чего они стали быть гораздо спокойнее и при присяге августейшему монарху Александру Павловичу войск, здесь находящихся, весьма многие желали также оное исполнить, прося у меня соизволения; однакож я без повеления вашего сделать сие не осмелился, уверив между тем их, что в скором времени пожелание их исполнится».
Управление Грузией Лазарев оставил в руках царевича Давида впредь до получения из Петербурга указаний о намерениях правительства относительно этого края. До сих пор остается не разъясненным, в силу каких полномочий царевич Давид принял на себя управление Грузией после того, как последовал рескрипт императора Павла о не назначении наследника покойному царю Георгию.
Немедленно после кончины царя генерал-майор Лазарев, как уже было сказано выше, объявил по Грузии, что впредь до особого поведения все правительственные акты будут выходить за подписями его, царевича Иоанна и мдиван-бека Игнатия Туманова.
Донося об этом Кноррингу (письмо от 2 января 1801 г., акты кавк. археогр. ком. т. I, № 142), Лазарев писал, что, по его мнению, это было лучшее средство удержать в тишине и спокойствии край, «который если бы так оставался без царя, то бы с ним и справиться не можно было; ибо здесь правления никакого нет, а царь делал всякую малость сам и бараты, или указы, подписывались всеми царевичами, каждый от себя. Итак, если царевич Давид будет подписывать, то те примут сие за обиду и с своей стороны также будут выдавать бараты, от чего и произошла междоусобная брань, а как я, не имея на сей конец наших повелений, решился до получения их таким образом сделать, от чего все могут быть спокойны и довольны, как они и теперь благодарят за то, что здесь мы находимся и возсылают молитвы о здравии государя императора. Без того, говорят, мы бы друг друга перерезали. Нетерпеливо ожидаю прибытия вашего и от искреннего сердца оного желаю: чувствую, что весьма недостаточен с сими странными людьми и обстоятельствами обходиться, и где всякий шаг может быть пагубный; если сам чего не сделаешь, так верно выдумают, и где только того и смотрят, чтобы друг друга ограбить, отнять все имение, а если можно было, то и жизнь».
Кнорринг остался, однако недоволен распоряжением Лазарева, хотя и сам затруднялся дать ему какие-нибудь положительные указания. «Замечаю вам - отвечал он Лазареву (предписание от 3 января 1801 г., акты кавк. археогр. ком. т. I, № 141) - что весьма напрасно вы приняли на себя правление; его оставить, впредь до высочайшего окончательного решения, по прежним местам, на случай таковой уже существующим, и мне совсем непонятно, почему более уполномочивается по случаю сему меньшой царевич Иоанн. Далее же, по грузинским ныне обстоятельствам, делайте соглашения ваши с князьями Аваловым и Паваландовым».
Предписание это генерал-майор Лазарев получил своевременно с прибытием в Тифлис грузинских посланников, привезши с собою высочайше утвержденные просительные пункты покойного царя Георгия. Желание царя, как известно, состояло в том, чтобы лично за ним и его нисходящим потомством сохранена была должность правителей Грузии на правах генерал-губернаторских, но с царским титулом. Известно также, что царевич Давид императорской грамотой от 18 апреля 1799 г. был признан наследником грузинского престола.
Вполне понятно поэтому, что Лазарев, в виду этих актов и, не имея никаких других распоряжений от Кнорринга кроме приказания действовать по соглашению с князьями Аваловым и Паваландовым, признал сообразным с обстоятельствами дела допустить царевича Давида к принятию на себя обязанностей правителя Грузии.
П. Г. Бутков, состоявший в 1801 г. правителем канцелярии Кнорринга, говорит положительно, что «грузинские уполномоченные Авалов и Паваландов, прибыв в Тифлис и, не застав в живых царя Георгия, вручили при приличной церемонии высочайшую грамоту на имя покойного написанную нареченному от него наследнику царевичу Давиду, по словесному, как они говорили, на такой случай наставлению данному им от российского министерства. По такому же наставлению, они от высочайшего имени объявили всенародно царевичу Давиду, что он, как наследник, должен управлять Грузией, совместно с генерал-майором Лазаревым, старшим военным начальником в Грузии (Бутков. Материалы и пр., II, 470, 471)».
Впоследствии, посетив Тифлис, Кнорринг устранил царевича Давида от управления и уничтожил введенные им перемены, «по послаблению местного российского военного начальства», т. е. генерала Лазарева. Справедливость требует заметить, что главным виновником этих послаблений был прежде всего сам Кнорринг, давший Лазареву лишь одни уклончивые указания в самое трудное для него время и не поставивший никаких пределов власти правителя Грузии.
По оценкам российских политиков начала XIX века, Грузия в тот период рисковала «впасть в величайшее неустройство и смятение и даже подпасть владычеству персов или турков, либо разориться до конца».
Фото: WIKIMEDIA
Между тем, уже первые действия царевича Давида показывали, что он не ограничится ролью высшего администратора в крае. В воззвании к грузинскому народу от 15 января 1801 г. (акты кавк. археогр. ком. т. I, № 358) он объявил, что «получил высочайшее повеление торжественно приблизиться к трону Грузии - по наследству, в звании правительства оной. И так как необходимо было объявить о сем всем моим народам, то сим и извещаем о принятии ними управления наследственным престолом».
В таком же духе отнесся царевич Давид и к генералу Кноррингу по поводу отправления в Петербург посланников князей Паваландова и Авалова. Уведомляя Кнорринга о их выезде из Тифлиса (письмо от 18 января 1801 г., там же, № 359), Давид назвал себя «законным наследником престола своих предков и родителя» и просил отправить посланников в Петербург «для приобретения ему и его царству заблаговременно благоденственной высокомонаршей милости».
Последовавшее 16 февраля 1801 г. в Тифлис объявление манифеста императора Павла о присоединении Грузии дало царевичу Давиду повод озаботиться усилением числа своих приверженцев. Не теряя надежды на утверждение в звании правителя Грузии и титулом царя, он самовольно отнимал наследственные имения и должности у своих противников и награждал ими членов своей партии (акты кавк. археогр. ком. т. I, № № 367 и 368). Среди князей подготовлялось ходатайство о назначении Давида царем (там же, № 369. Рапорт Лазарева Кноррингу от 24 марта 1801 г.).
Приезд Кнорринга в Грузию и учреждение временного правительства под председательством Лазарева поколебали честолюбивые надежды царевича. «Четыре плута и один дурак правят всею здешней землею - писал он с досадой одному из своих приверженцев - ежели до сентября будет так и после губерния останется, дело вечно испортится. Непременно напиши Ивану, чтобы сменили собачьего сына» (там же, № 372. Упоминаемый в этом письме Иван был братом Давида, царевич Иоанн, находившийся тогда в Петербурге).
Не меньшая досада на неудачу проглядывает и в письме Давида к Николаю Оникову, находившемуся при царевичах в Петербурге: «теперь вам известно, что Кнорринг прибыл сюда и тотчас меня отрешил от всех дел, а Лазарев выбрал четырех плутов и определил их в грузинское правительство. Дела всуе они отправляют, а я ни в какое дело не вмешиваюсь. Спите, или что вам сделалось, что вы не стараетесь? Или работайте и старайтесь, чтобы до коронации кончилось все дело и утвердите царство наше, или дайте мне справедливый знак, чтобы я не обнадеживался. Теперь есть случай показать усердие; сколько можно постарайтесь при братьях моих; сверх же этого постарайтесь узнать, что откуда происходило, что меня от всех дел отрешили».
Императора Александра Первого интересовало, «на собственном ли убеждении необходимости и пользы основано было преклонение царства грузинского под российскую державу, и единодушно ли народ грузинский признал поступок этот себе в спасение».
Фото: WORLDPRESS
Манифест императора Александра Первого 12 сентября 1801 г. сделался известным царевичу Давиду раньше, чем он был объявлен в Грузии. Царевич Иоанн препроводил его к брату с советом поспешить собрать подписи от всех членов грузинского царского дома и некоторых князей о желании их иметь царем Давида Георгиевича (всеподданнейший рапорт Кнорринга от 16 декабря 1801 г., акты кавк. археогр. ком. т. I, № 374).
Попытка эта не имела никаких последствий. Пожалование ордена Александра Невского не могло вознаградить царевича Давида за утерю надежды на достижение верховной власти в Грузии и он подал прошение об увольнении его от службы, в которой числился по чину генерал-лейтенанта (тоже от 5 февраля 1802 г. Там же, № 373. Отставка царевича Давида не была принята государем. Царевич скончался в Петербурге 13 мая 1819 г. в звании сенатора).
Грузинские посланники - князья Паваландов и Авалов прибыли в Петербург уже после кончины императора Павла. В апреле 1801 г. они подали в министерство ноту, в которой от имени грузинского народа, добровольно признавшего власть императора, просили о назначении одного из царевичей императорским наместником Грузии с титулом царя; лицо это управляло бы страной исключительно по высочайше начертанным законам, совместно с одним из российских вельмож, без согласия которого не делалось бы никакого распоряжения (П. Г. Бутков. Материалы и пр., II. 473, III. 471).
Посланники, забыв о происшествиях, последовавших после смерти Георгия XII, в сущности, только повторили в своей ноте желание покойного царя, выраженное им при первоначальном ходатайстве о принятии его в русское подданство. Под «одним из царевичей» подразумевался, конечно, Давид Георгиевич: будучи признанным наследником грузинского престола императором Павлом, он один имел право на титул царя, хотя бы и номинального, если бы прошение посланников было исполнено. Во время неопределенного положения Грузии, пока не последовало окончательного решения императора Александра о ее судьбе, царевич Давид, действительно успел присвоить себе, с молчаливого согласия местного русского начальства, почти царскую власть в Грузии.
Император Александр не сразу и только после зрелого и всестороннего обсуждения согласился признать изданный императором Павлом акт присоединения Грузинского царства. Он передал вопрос на обсуждение вновь учрежденного Государственного совета, который признал полезным приобретение Грузии как в интересах ее жителей, так и для спокойствия собственных границ России. Государь, однако, не утвердил этого постановления и вторично поручил совету рассмотреть дело. В журнале заседания 15 апреля 1801 г. записано: «в Государственном совете приступили паки к рассуждению по делам грузинским, по коим предложено было вторично генерал-прокурором Беклешовым о крайнем отвращении Его Императорского Величества принять это царство в подданство России, почитая несправедливым присвоение чужой земли (Государственный совет 1801-1901. Составлено в Государственной канцелярии. - С.-Петербург 1901, стр. 10 и 11).
Несмотря на такое решительное заявление генерал-прокурора, Государственный совет остался при прежнем мнении. Тогда император Александр рескриптом от 19 апреля 1801 г. (акты кавк. археогр. ком. т. I, № 534) повелел генералу Кноррингу отправиться в Грузию и лично удостовериться, насколько искренне и добровольно желание жителей этой страны вступить в русское подданство.
«По восшествии нашем на престол - сказано в этом акте драгоценном для характеристики мнений императора Александра в первые годы его царствования - мы нашли, что царство грузинское по всем государственным актам присоединено уже к империи и в сем качестве объемлемо всею святостью учиненной нам от всех наших верных подданных присяги. В таковом положении дел и при облежащей страну сию нашей воинской силе могли бы считать власть нашу в ней непоколебимо утвержденною; тем более, что по дошедшим до нас предварительным сведениям удостоверены мы, что желания и полномочия возвратившихся уполномоченных с принятыми мерами совершенно сообразны. Не скроем мы также от вас, что достоинство империи, безопасность наших границ, виды Порты Оттоманской, покушение и прорывы горских народов, все уважения собственных России пользе от давних времен заставляли правительство помышлять о сем происшествии и желать его события. Измеряя существо его единственными нашими выгодами, мы не можем признать всей их силы; но пользам царств земны в правилах вечных предуставлена другая мера, единая истинная и непреложная - справедливость к общенародному праву. Во всех внутренних и внешних делах наших положив себе сию истину в неподвижное основание, вследствие того и при настоящих расположения о Грузии, желаем мы прежде всего удостовериться: первое, действительно ли внутреннее положение сей страны таково, что с едиными силами своими не может она ни противостоять властолюбивым претензиям Персии, ни отразить набеги облежащих ее горских народов, ни потушить внутренней вражды, междоусобною войною ей грозящей; что оставить ее царством отдельными самобытным на произвол судьбы было бы несвойственно ни величеству империи, издревле ей покровительствующей, ни нашему великодушию; второе, на собственном ли убеждении необходимости и отечественной пользы основано было преклонение царства сего под российскую державу, и единодушно ли все великие состояния и народ признали поступок сей себе в спасение, или, увлекаемы предприимчивостью известного рода людей, уступили они страху замыслов и посторонним внушениям более, нежели истинному сознанию пользе своих. Возлагаю на вас собрать на самом месте все сии удостоверения, мы несомненно надеемся, что, быв проникнутыми началами нас в сем деле руководящими, вы взойдете к самым первым его источникам, взвесите силу царства и сравните ее с противодействием внешним и внутренним, вникните в истинное расположение ума народного, узнаете нужды его и следствия сих нужд в его желаниях, наконец, удостоверьтесь - искренне ли убеждены они и пребывают в том мнении, что принятие их под российскую державу есть единственное средство к их спасению; и тогда, по удостоверению сему, займетесь вы примерным положением для образования будущего в стране сей управления. Вы будете при сем иметь в виду, что не для России присоединяется сей народ к империи, но собственно для него; что не наших пользе мы в сем ищем, но единственно его покоя и безопасности, а потому в положения ваших об управлении его не оставите во уважения прав его, сообразиться с правами, обычаями и умоначертаниями, словом, вы будете взирать на страну сию не так, как на страну полезных для нас приобретений, но как на народ, взыскавший присоединиться к империи для собственного его счастья, дабы в недре ее обрести конец несчастиям, его обуревавшим».
ВКО № 1, 2009 г.
БОЛЬШАЯ КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА
К печати материал подготовил А.Куликов
Время Кнорринга,Цицианова и Гудовича. 1801-1809 гг.
Продолжение.
Начало в № 5 за 2008 г.
Исполняя высочайшее повеление, Кнорринг прибыл в Тифлис 24 мая 1801 г. Грузию нашел он в состоянии полной анархии. Царевич Давид Георгиевич, присвоив себе царские права, самовластно заведывал внутренними делами. По его распоряжению «иные владельцы были лишены дарованного им царской властью достояния; другим оныя умножены новым назначением деревень и должностей с доходами сопряженных; некоторые потеряли свои чины и заступили их места другие; и словом явились такие новизны, кои единственно от самовластия государя, нарушают достоинство императорского о Грузии слова, объявленного уже целому свету (обвещение Кнорринга народу грузинскому 2 июня 1801 г. Акты кавк. археогр. ком, т. I, № 539, Бутков, II, 474, 475)».
Действия царевича Давида дали повод к неудовольствию прочих членов грузинского царского дома и их сторонников. Только энергия и благоразумие генерала Лазарева удерживали враждующие партии от явного мятежа. Кнорринг созвал в Тифлисе все первые сословия грузинского народа и сельских старшин, разъяснил им цель своего прибытия и объявил, что «до будущих высочайших предписаний имеет все в Грузии оставаться на том положении, каковое было при последнем часе кончины царя Георгия Ираклиевича; и следственно все, сделанные потом властью, прав на то не имевшую, перемены должны потерять свое существо (там же)».
Устранив царевича Давида от участия в делах управления, Кнорринг установил временный полицейский штат для Тифлиса и организовал из местных дворян, под председательством генерал-майора Лазарева, грузинское правительство. Это последнее, впредь до новых высочайших повелений, должно было «принимать на рассмотрение свое все грузинские дела без изъятия, кои входили к последнецарствующему в Грузии царю от подданных земли грузинской, и по древним правилам и обыкновениям решать, что только не включает в себе преступлений уголовных и дел чрезвычайной важности (предписание Кнорринга Лазареву от 2 июня 1801 г., акты кавк. археогр. ком, т. I, №№ 538 и 539)».
После трехнедельного пребывания в Тифлисе Кнорринг отправился в Петербург. Здесь он представил государю подробный отчет о положении Грузии (всеподданнейший рапорт от 28 июля 1801 г. Акты кавк. археогр. ком, т. I, № 543).
Отвечая на предложенные ему вопросы, Кнорринг свидетельствовал, что «внутреннее и внешнее положение страны таково, что с едиными силами своими не может она противостоять властолюбивым притязаниям Персии, ни отразить набеги облежащих ее горских народов».
Междоусобная война между царевичами из-за престола была вполне подготовлена. «Коль скоро - сказано в рапорте - войска российские один шаг назад из Грузии сделают, пламень крамолы мгновенно по земле сей распространится, поелику царевичи, находящиеся в Имеретии по случаю нерешения еще судьбы Грузии, лаская себя переменою расположения о земле сей всероссийского императорского двора союзами своими с имеретинским царем, со сношениями с Баба-Ханом и обещаниями дагестанцам знатных наград приготовили уже план мятежным своим действиям».
Об искренности и единодушии всего грузинского народа в стремлении предаться в русское подданство не могло быть, конечно, речи.
«ВНУТРЕННЕЕ И ВНЕШНЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ ГРУЗИИ ТАКОВО, ЧТО С ЕДИНЫМИ СИЛАМИ СВОИМИ НЕ МОЖЕТ ОНА ПРОТИВОСТОЯТЬ ВЛАСТОЛЮБИВЫМ ПРИТЯЗАНИЯМ ПЕРСИИ, НИ ОТРАЗИТЬ НАБЕГИ ОБЛЕЖАЩИХ ЕЕ ГОРСКИХ НАРОДОВ».
«Я не осмеливаюсь утверждать - писал по этому вопросу Кнорринг - чтобы все вышняго состояния люди взирали на присоединение Грузии к империи и прежде и теперь равнодушно. В дворянстве грузинском окажется половина желающих видеть над собою царя и образ прежнего своего правления, дабы только удержать право наследственно получать достоинства и сопряженные с ними доходы, обольщаемы царевичами с одной и мнимо устрашаемых переменами с другой стороны, которые однако же в пребывание мое в Грузии чувствования свои хранили безмолвно. Но все прочие, основательно размышляющие, ведая внутреннее и внешнее состояние отечества своего, зная нетвердо достояние каждого в таком правлении, в коем нет ни твердых оснований, ни способов к содержанию устройства; рассуждая, что лучше уступить часть из своих преимуществ и быть под сению незыблемого благополучия, нежели, находясь в ежеминутном страхе, ожидать потери и жизни и собственности или от внутренних волнений, или от хищный соседей, совокупно со всеми прочими состояниями грузинского народа искренне желают быть в русском подданстве. Итак, ежели части недоброхотов своему отечеству, разумения некоторых царевичей и дворян, противопоставить другую, лучше о пользах своих и своего отечества рассуждающую и к сей присовокупить весь народ, жаждущий быть под законами империи, то сердечное желание сих несчастных людей, возлагающих все упование свое на великодушие государя императора и уже российским оружием неоднократно от крайних бед спасенных, заслуживает уважения».
К своему донесению Кнорринг приложил «примерное положение для образования будущего в Грузии управления». Сознавая, что коренная ломка прежнего административного строя невозможна на первых порах, он приноровил положение к умоначертанию грузинского народа, «не дерзнув однако ввести в оное требованнаго царем Георгием Ираклиевичем присвоения наследникам его, при титуле царя, главной в земле грузинской власти - по недоумению, позволяют ли сие правила здравой политики».
Финансовые средства Грузии Кнорринг исчислял в 310 тыс. руб. серебром, но полагал, что они могут утроиться без отягощения промыслов и торговли, «если прекратятся многие монополии, допущенных правительством в совершенный казне убытков, наипаче когда царь заимствовал от кого-либо из купечествующих наличными деньгами».
Доклад генерала Кнорринга, по повелению императора Александра, был передан опять на обсуждение Государственного совета, а одновременно рассматривался и в так называемом «негласном комитете», состоявшем из наиболее довереных лиц молодого государя: графа П. А. Строганова, графа В. П. Кочубея, Н. Н. Новосильцева и князя Адама Чарторыйского.
В Государственном совете на присоединении Грузии особенно настаивал граф Валериан Зубов. Как бывший начальник экспедиционного корпуса в персидском походе 1796 г., Зубов был тогда в составе тогдашнего Государственного совета единственным лицом, хорошо знавшим по собственным наблюдениям положение Закавказья и потому имевшим возможность взвесить все политические последствия присоединения Грузии.
Он основательно доказывал, что уклоняясь от занятия этой страны, мы подвергаем опасности собственные наши владения на Кавказе, и что Россия не вправе отвергать единодушную мольбу жителей грузинского царства о принятии их в подданство.
Государственный совет согласился с мнением графа Зубова во внимание, между прочим, и к богатству края, доходы с коего простирались до 10 млн. руб. (Государственный совет 1801-1901 гг. Составлено в Государственной канцелярии. С.-Петербург, 1901, стр. 10 и 11. Неизвестно, откуда взялась цифра в 10 млн. руб., когда Кнорринг определял доходы Грузии всего в 310 тыс. руб. и только предполагал, что они могут быть доведены до одного млн. руб.).
Икона Св. Равноапостольной Нины
Но «негласный комитет» пришел к противоположному выводу. Докладчик, граф В. П. Кочубей, высказав сомнение в искренности желания населения Грузии вступить в русское подданство, находил более удобным принять их только под покровительство России, так как для этого потребовалось бы меньше войск и расходов.
Указанную Кноррингом цифру доходов Грузии Кочубей считал значительно преувеличенною из желания угодить государю, тогда как в действительности страна населена скудно и не имеет промышленности. В конце концов, комитет единогласно заключил, что следует отказаться от обладания Грузией (там же).
Император Александр долго оставался в нерешительности. Наконец, сознание важности соображений, высказанных Государственным советом после троекратного обсуждения дела, взяли верх над личным его нежеланием и даже «отвращением» принять грузинское царство в подданство России. Согласившись с мнением Государственного совета, государь издал в Москве, за три дня до своей коронации, знаменитый манифест 12 сентября 1801 г., в котором всенародно высказал причины, побудившие его внять голосу грузинского народа.
Крест (из виноградной лозы) Св. Равноапостольной Нины просветительницы Грузии
Вот что сказано в этом замечательном акте, обращенном ко всем обывателям царства грузинского, кому о том ведать надлежит:
«Покровительство и верховная власть Российской империи над царством грузинским всегда налагали на монархов российских и долг защиты. В 1796 г., против сильного впадения к вам Аги-Магмед-хана, в Бозе почившая великая государыня императрица Екатерина Алексеевна послала часть войск своих. Столь успешное тогда не токмо спасение царства грузинского, но и счастливое покорение всех областей и народов от берегов Каспийского моря до рек Куры и Аракса ограждали вас от всяких опасностей; оставалось токмо внутренним благоучреждением благоденствие ваше утвердить на веки. Но внезапное и скоропостижное отступление войск российских из Персии, Армении и из пределов ваших испровергли справедливое ожидание ваше. Все потом претерпенные вами бедствия - нашествия неверных и иноплеменных народов, разорения городов и селений, порабощение и увлечение в плен отцов, матерей, жен и детей ваших, наконец, раздор царской фамилии и разделение народа между разными искателями царского достоинства - влекли вас в междоусобные брани. Окружающие вас хищные народы готовы были напасть на царство ваше и ненаказанно растерзать его остатки. Соединением всех сих зол не токмо народ, но даже и имя народа грузинского, храбростью прежде всего славного во всей Азии, потребилось бы от лица земли. Стоя в бездне сей, неоднократно призывали вы покровительство российское. Вступление войск наших и поражение Омар-хана аварского приостановили гибель вашу, устрашив всех хищников, наполняющих горы Кавказские, и тех, кои раздирают области Персии и Великой Армении; затихли крамолы посреди вас и все вы единодушно и торжественно воззвали власть российскую управлять вами непосредственно. Мы, вступя на всероссийский престол, обрели царство грузинское присоединенное к России, о чем и манифест в 18-й день января 1801 г. издан уже был во всенародное известие. Вникая в положение ваше и, видя, что посредство и присутствие войск российских в Грузии и доныне одно удерживает пролитие крови нам единоверных и конечную гибель, уготованную вам от хищных и неверных сопредельных вам народов, желали мы испытать еще, нет ли возможности восстановить первое правление под покровительством нашим и сохранить вас в спокойствии и в безопасности. Но ближайшие по сему исследования наконец убедили нас, что разные части народа грузинского, равно драгоценные нам по человечеству, праведно страшатся гонения и мести того, кто из искателей достоинства царского мог бы достигнуть его власти, поелику против всех их большая часть в народе столь явно себя обнаружила. Одно сомнение и страх сих последствий, возродив беспокойства, неминуемо были бы источником междоусобий и кровопролития. Сверх того, бывшее правление, даже и в царство царя Ираклия, которым духом и достоинством своим соединил все под власть свою, не могло утвердить ни внешней, ни внутренней безопасности; напротив, столь кратно вовлекало вас в бездну зол, на краю коей и ныне вы стоите и в которую по всем соображениям должны вы будете низвергнуться, если мощная рука справедливой власти от падения сего вас не удержит. Сила обстоятельств сих, общее по сему чувство ваше и глас грузинского народа преклонили нас не оставить и не предать на жертву бедствия язык единоверный, вручивший жребий свой великодушной защите России. Возбужденная надежда ваша сей раз обманута не будет. Не для приращения сил, не для корысти, не для распространения пределов и так уже обширнейшей в свете империи приемлем мы на себя бремя управления царства грузинского; единое достоинство, единая честь и человечество налагают на нас священный долг, вняв молению страждущих, в отвращение их скорбей, учредить в Грузии правление, которое могло бы утвердить правосудие, личную и имущественную безопасность, и дать каждому защиту закона. А по сему, избрать нашего генерал-лейтенанта Кнорринга быть главноуправляющим посреди вас, дали мы ему полные наставления открыть сие правление особенным от имени нашего объявлением и привести в силу и действие предначертанное от нас постановление, к исполнению коего, приобщая избранных из вас по достоинствам и по общей доверенности, уповаем, что вы, вверяясь правлению сему, несомненно под сенью онаго начально спокойствие и безопасность обрящете, а потом и благоденствие и изобилие.
«КОЛЬ СКОРО ВОЙСКА РОССИЙСКИЕ ОДИН ШАГ НАЗАД ИЗ ГРУЗИИ СДЕЛАЮТ, ПЛАМЕНЬ КРАМОЛЫ МГНОВЕННО ПО ЗЕМЛЕ СЕЙ РАСПРОСТРАНИТСЯ».
Все подати с земли вашей повелели мы обращать в пользу вашу и что за содержанием правления оставаться будет, употреблять на восстановление разоренных городов и селений. Каждый пребудет при преимуществах состояния своего, при свободном отправлении своей веры и при собственности своей неприкосновенно. Царевичи сохранят уделы свои, кроме отсутствующих, а сим годовой доход с уделов их ежегодно производим будет деньгами, где бы они не обретались, лишь бы сохраняли долг присяги. Во взаимность сих великодушных попечений наших о благе всех и каждого из вас мы требуем, чтобы вы, для утверждения постановленной над вами власти, дали присягу в верности по форме при сем приложенной. Духовенство, яко пастыри душевные, первые должны дать пример.
Наконец да познаете и вы цену доброго правления, да водворится между вами мир, правосудие, уверенность как личная, так и имущественная, да пресекутся самоуправство и лютые истязания, да обратится каждый к лучшим пользам своим и общественным, свободно и невозбранно упражняясь в земледелии, промыслах, торговле, рукоделиях, под сению законов, всех равно покровительствующих. Избытки и благоденствие ваше будет приятнейшей и единой для нас наградой (по словам П. Г. Буткова, текст этого манифеста сочинен князем П. А. Зубовым. См. Буткова. Материалы и пр., II, 485)».
За манифестом 12 сентября последовал особый акт благоволения императора Александра I к грузинскому народу: Грузии была возвращена одна из величайших ее святынь - св. крест, с которым равноапостольная св. Нина проповедывала в IV веке евангелие среди картвельских племен. Крест этот сделан из толстой виноградной лозы и обвит, по преданиям грузин, собственными волосами просветительницы.
В 1749 г. Роман (сын эристава арагвского), митрополит Самтаврский и Горийский, покидая Грузию, тайно взял с собою крест св. Нины и передал его царевичу Бакару, жившему в Москве. С тех пор святыня находилась в селе Лыскове (Нижегородской губернии), имении князей Грузинских, потомков царя Вахтанга. Впоследствии, когда последовал манифест 12-го сентября 1801 г., князь Георгий Александрович Грузинский, внук царевича Бакара, поднес этот крест в дар императору Александру, а государь повелел возвратить его обратно в Грузию.
«Зная - сказано между прочим в рескрипте на имя Кнорринга 15 октября 1801 г. - сколь благоприятное уважение народ грузинский издревле сохранял к честному и животворящему кресту св. Нины и что соблюдение сей святыни, его было знамением благосостояния, так как, напротив удаление ее от пределов иверийских было эпохою брани, раздоров и бедствий, страну сию постигших, мы давно уже помышляли возвратить Грузии сей залог Божия к ней благоволения и таинственную печать ее блаженства. Всевышний, благословящий все подвиги наши в пользу сего народа, ниспослал и сей бесценный дар в сокровищи наши. Восприяв его с подобающим благодарением к всесильному Его промыслу, мы с чувством истинного удовольствия препровождаем его к грузинскому народу чрез нашего д. с. с. и правителя Грузии Коваленского.
ОБ ИСКРЕННОСТИ И ЕДИНОДУШИИ ВСЕГО ГРУЗИНСКОГО НАРОДА В СТРЕМЛЕНИИ ПРЕДАТЬСЯ В РУССКОЕ ПОДДАНСТВО НЕ МОГЛО БЫТЬ, КОНЕЧНО, РЕЧИ.
«Мы удостоверены, что среди опытов нашей любви к народу нам единоверному, примет он сей дар новым ознаменованием нашего о нем попечения».
«Мы поручаем вам, возвестив всенародно о перенесении его в страну грузинскую, учредить сретение его, по сношению с главным духовенством, с подобающей честью, теплой вере и твердому упованию сообразною, и поставить в главном храме тифлисском, да водруженный среди народа, к нему праведно благоговеющего, будет он залогом и утверждением его счастия, да вместе с ним возвратятся в страны сии мир и благоустройство, да чудесная сила креста сего исцелит бесчисленные раны, мятежом и внутренними раздорами нанесенные и да благодать Вышняго увенчает успехами намерение и подвиги наши во спасение народа грузинского, в славу его и в преуспеяние предприятыя».
В начале 1802 г. крест был вручен в селении Степанцминда (ныне Казбек) депутации от духовенства и администрации Грузии. По пути, в Анануре, древнем местопребывании бывших владельцев арагвских, потом в Гартис-Кари, в местечке, некогда составлявшем предместье древней столицы, и, наконец, в Мцхете, св. крест останавливался, и высшее духовенство соборно служило при громадном стечении народа благодарственные молебны. В Мцхете духовную процессию встретил сам католикос всей Грузии Антоний со всем священническим чином карталинских и кахетинских церквей, а на другой день 9 апреля 1802 г. крест торжественно внесен был в Тифлис и, встреченный восторженной радостью народа, положен в Сионском соборе (Платон Иоселиани. «Описание древностей города Тифлиса». Тифлис, 1866 г., стр. 120-131. Акты кавк. археогр. ком, т. I, №№ 651 и 654. В документе № 651 (записка о кресте св. Нины) ошибочно сказано, что святыня увезена из Грузии при выезде в Россию царя Вахтанга; как выше указано, крест вывезен позднее. Brosset, H. de la G., II, 2, p. 274).
Император Александр
Одновременно с манифестом были изданы «Постановление внутреннего в Грузии управления» и рескрипт на имя вновь назначенного главнокомандующего в Грузии генерал-лейтенанта Кнорринга.
Не касаясь здесь «Постановления», так как сущность этого акта изложена подробно в истории гражданского управления Кавказского края, обратимся к тем указаниям, которые были высочайше преподаны Кноррингу по части отношений его к пограничным с Грузией владельцам. Главное затруднение к водворению порядка и спокойствия в крае состояло в разобщенности его с империей. Путь с Кавказской линии через горы в Тифлис представлял величайшие затруднения со стороны как природы, так и хищного населения, обитающего вдоль линии Военно-грузинской дороги. Сухопутные дороги от берегов Каспия и Черного моря внутрь страны пролегали по владениям не подвластным России.
Разоренная и опустошенная Грузия не была в состоянии доставлять войскам даже за большие деньги потребного количества провианта. Всякая мелочь привозилась в Тифлис с линии на вьюках и со значительными расходами.
В виду этого внимание Кнорринга было обращено императором Александром на существенную необходимость обеспечения сообщений Грузии с морями, омывающими западные и восточные побережья Кавказского перешейка. Было очевидно, что без этих сообщений самый вопрос о прочности русской власти в Грузии не мог считаться бесповоротно решенным.
СОЗНАНИЕ ВАЖНОСТИ СООБРАЖЕНИЙ, ВЫСКАЗАННЫХ ГОСУДАРСТВЕННЫМ СОВЕТОМ ТРОЕКРАТНОГО ОБСУЖДЕНИЯ ВОПРОСА О ПРИСОЕДИНЕНИИ ГРУЗИИ К РОССИИ, ВЗЯЛИ ВВЕРХ НАД ЛИЧНЫМ НЕЖЕЛАНИЕМ И ДАЖЕ "ОТВРАЩЕНИЕМ" ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА ПРИНЯТЬ ГРУЗИНСКОЕ ЦАРСТВО В ПОДДАНСТВО РОССИИ.
«Содержа сношения с окрестными владельцами и народами - сказано в рескрипте 1801 г. (акты кавк. археогр. ком, т. I, № 548) - стараться приумножить число приверженных к России, особенно же привлекать ханов эриванского, ганжинского, шекинского, ширванского, бакинского и других, над коими власть Баба-хана еще не утвердилась и кои потому в настоящих обстоятельствах для безопасности своей будут конечно более преклонны к России. Посредством сношения с теми из них, коих владения лежат на левом берегу Аракса и прилегают к р. Куре, стараться особливо через хана бакинского, который владеет и устьем Куры и лучшим портом на Каспийском море, достигнуть до способов доставлять войскам нашим в Грузию тягости из Астрахани водою, а не трудным путем чрез горы Кавказские, и если бы представлялась возможность иметь тут коммуникацию, то, положа на море все то, что открытию оной и обеспечению способствовать может, представить мнение. По примеру сему обратить внимание и на коммуникацию, могущую быть с Черным морем чрез Имеретию по р. Риону или Фазу, и вообще дознать скромным образом положение земли сей и прочие берега с сей стороны Черного моря. С царем имеретинским и с владельцем области одишийской, Дадианом, долженствуете вы иметь приязненное сношение, не подавая однако, тем повода к подозрениям чиновникам Порты Оттоманской, в краю сем начальствующим. И, как известно нам, что царь имеретинский желает быть в нашем покровительстве, то по обстоятельству сему даны вам будут особенные предписания, кои не упустите вы во всей силе их выполнить и с ними в поведении вашем сообразоваться. К особенному же наблюдению вашему предоставляем привлекать к себе нацию армянскую всякими обласканиями. Способ сей, по многочисленности сего племени в сопредельностях Грузии, есть один из надежнейших к приумножению силы народной и к утверждению вообще поверхности христиан. На сей день соизволяем, чтобы вы, оказывая ваше по возможности покровительство араратскому патриаршему монастырю Эчмиадзину, содержали с главою церкви оного приязненные сношения».
Манифест 12 сентября 1801 г. был объявлен в Грузии только 12 апреля следующего года, а 8 мая последовало и торжественное открытие верховного грузинского правительства в присутствии Кнорринга, специально прибывшего для этого в Тифлис с Кавказской линии. «Удовольствие народа - доносил он государю (всеподданнейший рапорт 12 апреля 1802 г. Акты кавк. археогр. ком, т. I, № 560) - тем было живее, тем искреннее, что теперь совершенно опроверглась молва, рассеянная царевичами, в Имеретии обретающимися и другими соучастниками их, якобы Грузия останется при прежнем образе бедственного правления своего, что и содержало доселе народ грузинский в недоверчивости на милосердное призрение его».
К сожалению, радостное настроение это продолжалось недолго. Личный состав новой администрации далеко не соответствовал трудной задаче облегчить населению переход к новому порядку и заставить его сознаться, что порядок этот во всех отношениях лучше прежнего. Назначая Кнорринга главнокомандующим на Кавказе и в Грузии, император Александр выражал надежду, что «он будет иметь неослабное око на всех своих подчиненных, дабы каждый и все в отправлении дел своих являли бескорыстие, честность, правдолюбие, беспристрастие, свободный доступ, ласку, снисхождение и даже готовность всякому показать, где он может сыскать правосудие».
«Вы сами - сказано в рескрипте Кноррингу (рескрипт от 12 сентября 1801 г. Акты кавк. археогр. ком, т. I, № 518) во всем том, конечно, подчиненным вашим будете служить примером, по-часту убеждая их, что при положении первых начал правительства всего нужнее приобресть любовь и доверенность народа и что утверждение правления, устройство его и порядочное движение на будущее время весьма много зависят от первого впечатления, какое начальники произведут поведением своим в людях, управлению их вверенных».
Именно это первое впечатление и не было благоприятным. Кнорринг, после открытия присутственных мест в Тифлисе, возвратился на Кавказскую линию, предоставив руководство новыми учреждениями всецело правителю Грузии П. И. Коваленскому.
Назначение Коваленского, пользовавшего покровительством графа Валериана Зубова (граф Ростопчин называл его тварью Зубова. Письмо к князю Цицианову от 21 мая 1803 г. в сборнике Бартенева «Девятнадцатый век», I, 11), было очень неудачно. Еще состоя русским резидентом при царе Георгии XII, он успел возбудить к себе в Тифлисе общее неудовольствие заносчивым и дерзким обращением (секретное донесение Соколова графу А. Р. Воронцову. Акты кавк. археогр. ком, т. II, № 3).
Теперь, сделавшись полновластным распорядителем в Грузии, он дал волю своим дурным инстинктам, между которыми корыстолюбие играло не последнюю роль (В. Т. Нарежный в своем романе «Черный год или горские князья» изобразил в иносказательной форме правление Кнорринга и Коваленского на Кавказе). Представители низшей администрации следовали примеру начальника и безнаказанно грабили население.
Если в начале XVIII-го столетия состав чиновников и во внутренних губерниях не отличался высоким образовательным и нравственным цензом, то в Грузии не удовлетворял он и самым снисходительным требованиям. В отдаленный край этот, лишенный всяких удобств, где все было дорого (кроме вина), решались ехать на службу по гражданской части обыкновенно только такие лица, которые по тем или иным причинам не могли нигде пристроиться у себя дома. Скудное содержание и полная необеспеченность от произвола Коваленского заставляла их, иногда против воли, обращаться к недозволенным законом заработкам.
Вопрос о способах улучшения контингента правительственных чиновников на Кавказе возник вскоре после присоединения Грузии. Для привлечения в эту отдаленную окраину лучших представителей служилого сословия с течением времени был предпринят целый ряд законодательных мер, - в виде усиленного содержания и разных служебных преимуществ. Несмотря на это, не только Цицианов, но и Ермолов и даже Воронцов жаловались постоянно на недостаток хороших рабочих рук.
Энергичный и неустрашимый Цицианов, не останавливающийся пред самыми рискованными военными предприятиями, признал себя бессильным в борьбе с административными злоупотреблениями и особенно с язвой корыстолюбия (всеподданнейший рапорт 28 ноября 1805 г. Акты кавк. археогр. ком, т. II, № 99).
Никакая тень не падает лично на Кнорринга. Но он, несомненно, виноват в том, что слепо доверял Коваленскому и не хотел слушать ни доходивших до него из Грузии жалоб, ни донесений Лазарева о самовластии и заносчивости гражданского правителя края. Корыстолюбие можно назвать даже наименее вредным из пороков Коваленского. Худшее было то, что он, вмешиваясь в интриги царевичей, и, действуя во всем наперекор Лазареву, совершенно подорвал доверие населения к действию местной военной власти. Люди, недовольные новым порядком вещей, нашли в этом отсутствии единства опору для своих надежд на возможность поворота к прежнему положению.
Голос общего неудовольствия достиг, наконец, до Петербурга. Жалобы на Кнорринга и Коваленского были так настойчивы, что император Александр признал необходимым дать этим жалобам удовлетворение.
В высочайшем рескрипте на имя генерал-лейтенанта князя Цицианова от 8 сентября 1802 г. (акты кавк. археогр. ком, т. II, № 1), было сказано: «по дошедшим ко мне жалобам и неудовольствиям на управляющих в Грузии генерал-лейтенанта Кнорринга и действительного статского советника Коваленского признал я нужным, причислив первого к армии и отозвав последнего сюда для употребления к другим делам, возложить на вас все должности с званием инспектора Кавказской линии, астраханского губернатора, управляющего там и гражданской частью, и главноуправляющего в Грузии соединенные».
ВКО № 2, 2009г
БОЛЬШАЯ КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА
А.Куликов
Время Кнорринга, Цицианова и Гудовича. 1801 - 1809 гг.
В основе предлагаемых вниманию читателей «ВКО» материалов лежат аналитические разработки генералов и офицеров штаба Кавказского военного округа, сделанные на рубеже XIX-XX вв. (начальника штаба округа генерал-лейтенанта Н. Н. Белявского, генерал-майора В. А. Потто, офицеров К. Г. Вейденбаума, В. Н. Иваненко, Н. Г. Мокиевского-Зубка, В. И. Томкеева и Н.С. Аносова). Стиль и орфографию авторов редакция журнала стремилась максимально сохранить.
Продолжение. Начало в № 5 за 2008
С назначением князя Павла Дмитриевича Цицианова на должности инспектора Кавказской линии, астраханского губернатора (управляющего там и гражданской частью) и главноуправляющего в Грузии начинается новая эпоха в истории русской Грузии. Такие правители Кавказа, как Алексей Ермолов и Михаил Воронцов, считали себя продолжателями предначертаний Цицианова и последователями его системы управления.
«Здесь надобно другого князя Цицианова, которому я удивляюсь и которого после смерти почувствовали здесь цену».
«Исчезли все предприятия славного и необыкновенного Цицианова; злоба и невежество Гудовича изгладили их до самых признаков».
«По истине, после смерти князя Цицианова не было ему подобного. Не знаю, долго ли еще не найдем такового, но за теперешнее время, т. е. за себя, скажу пред алтарем чести, что я далеко с ним не сравнюсь. Каждое его действие в здешней земле удивительно; а если взглянуть на малые средства, которыми он распоряжался, многое казаться должно непонятным».
«Со времени кончины славного князя Цицианова, который всем может быть образцом и которому не было в Грузии не только равных, ниже подобных, предместники оставили мне много труда».
Так отзывался о князе Павле Дмитриевиче Цицианове Алексей Петрович Ермолов после своего назначения на Кавказ в письмах к графу Михаилу Семеновичу Воронцову (архив князя Воронцова, том 36, письма за №№ 16, 23, 29, 31).
В Цицианове счастливо соединились все те условия, которые по тогдашнему смутному положению края требовались от его начальника. Происходя из грузинской княжеской фамилии, переселившийся в Россию в конце царствования Петра Великого, он по привычкам, воспитанию и мнениям принадлежал вполне России. Вместе с тем родственные связи и отношения давали Павлу Цицианову возможность близко знать положение Грузии и внутреннюю связь происходивших в ней событий.
Его дед князь Павел Захарьевич Цицианов покинул Грузию в последние годы царствования Петра Великого. Он был убит в шведскую войну под Вильманстрандом. Сын его Дмитрий Павлович служил по гражданской части, пользовался всеобщим уважением за честность и беспристрастие и известен своим первым на русском языке руководством по межевому искусству. От брака Д. П. Цицианова с княжной Елизаветой Михайловной Давыдовой 8 сентября 1754 г. в Москве родился князь Павел Дмитриевич Цицианов, впоследствии знаменитый кавказский главнокомандующий.
Таким образом, Павел Цицианов не был чужд краю, в котором пришлось ему действовать, но не был связан с ним в такой мере, чтобы местные предрассудки и партийные интересы могли отклонить его от исполнения своего долга как представителя интересов всего государства.
Природа наделила Цицианова умом просвещенным, обширным и проницательным, характером благородным, твердым и решительным, образным и энергичным. Эти свойства ума и сердца были необходимы человеку, призванному действовать в Азии, где ложь, интрига, предательство и коварство давно перестали считаться пороками. «В Азии, - говорил Цицианов, - все убеждения и переговоры суть ничто, а сила все».
Как воин Цицианов пользовался заслуженной репутацией. Он учился военному ремеслу под начальством Румянцева и Репнина. За взятие Вильно получил орден св. Георгия 3-го класса. Рассказывают, что Суворов, отправляясь под Варшаву, отдал приказ, в котором рекомендовал своим войскам сражаться решительно, как храбрый генерал князь Цицианов (жизнь князя П. Д. Цицианова, Москва, 1823, стр.17).
В 1796 г., по личному назначению императрицы Екатерины Великой, Цицианов участвовал в персидском походе графа В. Зубова. По окончании экспедиции он оставался до следующего года комендантом в Баку. Здесь имел он случай близко ознакомиться с образом правления закавказских ханов, сохранив навсегда чувство глубокого презрения к их двуличности, низости и непомерной жадности. Судьбе угодно было, чтобы Цицианов пал жертвою подлого коварства именно бакинского хана, который наиболее уверял его в своей приязни.
Таковы были личные свойства главнокомандующего, призванного государем к устроению Грузии. Несомненно, что край этот находился в худшем состоянии, чем в день издания манифеста 12-го сентября 1801 г., ибо к прежним смутам присоединились еще неурядицы, вызванные слабостью Кнорринга и интригами Коваленского.
Император Александр в рескрипте от 8-го сентября 1802 г. (акты кавк. археогр. ком., т. II, № 1), подтверждая наставления, данные Кноррингу в отношении внутреннего управления Грузии, обратил особенное внимание Цицианову на необходимость вызова в Россию членов грузинского царского дома. «Вам известно, - сказано в рескрипте, - что внутренние крамолы паче нежели внешние нападения довели царство сие до такой слабости, в какой нашло его российское правительство, когда гласом народных бедствий вызвано оно было ему на помощь. С введением нового вещей порядка крамолы сии никак не замолкли, напротив, те же притязания царицы Дарии к возведению на престол царевича Юлона, хотя скрытно, но, тем не менее, сильно действуют. Я получал почти еженедельные от генерал-лейтенанта Кнорринга известия, что ее подстрекания подвигнуты смежные владельцы к покушениям на Грузию; наконец, на сих днях довел он до сведения моего, что персидский Баба-хан, объявив Юлона царем грузинским, отрядил уже войска к его возведению и ищет усилить их союзом с другими пограничными Грузии владельцами. Прочие царевичи более или менее сему предприятию содействуют. Хотя количество облегающих Грузию войск не дозволяет думать, чтобы покушения сии могли иметь вредные последствия, тем не менее, однако, для спокойствия сей страны, для спокойствия самих войск наших, вы чувствуете, сколь необходимо пресечь самый источник сих затей. В самом начале о Грузии расположения они были предвидены. И тогда же решено было вызвать всех членов царского дома в Россию. Переменчивость в началах главноуправляющего, который то о пользах их ходатайствовал, то приносил на них жалобы, а, может быть, и недостаток известной твердости, доселе решение сие оставляли неисполненным. Между тем, вы из вышеизображенного сами познаете, сколь сие нужно и потому между первейшими обязанностями вашими поставите принять все меры убеждения, настояния и, наконец, самого понуждения к вызову сих неспокойных царевичей, а особенно царицы Дарии в Россию. Меру сию считаю я главною к успокоению народа, при виде их замыслов и движений, не предстающего колебаться в установляемом для счастья их порядке».
В сношениях с соседями Грузии Цицианов должен был также руководствоваться инструкцией, данной его преемнику. Для противодействия возрастающему могуществу персидского Баба-хана главнокомандующему предлагалось составить связи с закавказскими владетельными ханами, подкреплять их и содержать сколько можно в приверженности России. Особенное внимание надлежало обратить Цицианову на борьбу Даниила и Давида за патриарший престол в Эчмиадзине и оказать поддержку тому из соперников, который, по ближайшим исследованиям, оказался бы наиболее соответствующим политическим видам русского правительства (рапорт Цицианову от 26 сентября 1802 г., акты кавк. археогр. ком., т. II, № 5).
КНЯЗЬ ПАВЕЛ ДМИТРИЕВИЧ ЦИЦИАНОВ ИМЕЛ СЛУЧАЙ БЛИЗКО ОЗНАКОМИТЬСЯ С ОБРАЗОМ ПРАВЛЕНИЯ ЗАКАВКАЗСКИХ ХАНОВ, НАВСЕГДА СОХРАНИВ ЧУВСТВО ГЛУБОКОГО ПРЕЗРЕНИЯ К ИХ ДВУЛИЧНОСТИ, НИЗОСТИ И НЕПОМЕРНОЙ ЖАДНОСТИ
Относительно провинций западного Закавказья в рескрипте от 26 сентября 1802 г. не было особенных наставлений, кроме замечания, что «по всем сведениям, Порта, кажется, мало занимается нашими в Грузии оборотами».
Но в особом плане, сообщенном Цицианову единственно для его сведения, ему было предложено заботиться «о приобретении Имеретии с княжествами Дадиановским, Мингрелией и Гуриеловским, когда к тому удобный случай представиться (письмо Цицианова к посланнику Италинскому от 26 февраля 1803 г., акты кавк. археогр. ком., т. II, № 658).
Цицианов прибыл в г. Георгиевск на Кавказской линии 4 декабря 1802 г. Прием дел от Кнорринга и приведение в порядок кордонной службы задержали его здесь на два месяца. Подготовляя вместе с тем почву для осуществления программы своих действий за Кавказом, главнокомандующий из Георгиевска дал генерал-майору Лазареву первые наставления по вопросу об эчмиадзинском патриархе. Сущность этого дела, имевшего большое политическое значение для Закавказья, заключалась в следующем.
В первые годы XIX-го столетия мир армянской церкви был нарушен соперничеством нескольких честолюбивых иерархов, стремившихся занять патриарший престол в Эчмиадзине после кончины католикоса Гукаса (27 декабря 1799 г.). По уставу армянской церкви и древним обычаям верховные патриархи эчмиадзинские избирались собранием духовных и светских представителей армянского народа.
Князь Павел Дмитриевич Цицианов
Избранник утверждался в сане турецким султаном и шахом персидским. До принятия Грузии под покровительство России в 1783 г. государи русские не вступались в избрание патриархов, ограничивались лишь утверждением тех епископов, которых эчмиадзинский престол, по предоставленному ему высочайшей грамотой от 30 июня 1768 г. праву, посылал в Россию для заведывания церковными и духовными делами русских армян.
Во время второй турецкой войны эту должность занимал архиепископ Иосиф из фамилии князей Аргутинских-Долгоруковых. Человек умный и крайне честолюбивый, он не довольствовался своей архипастырской обязанностью и стремился на более широкое поприще. Обширные планы Потемкина в восточной политике дали Иосифу случай показать свои дипломатические способности. При его участии состоялось переселение в Россию крымских и турецких армян, основавших при крепости св. Дмитрия-на-Дону гор. Нахичевань. В 1796 г. Иосиф сопровождал графа Валериана Зубова в персидском походе и вел переписку с закавказскими и персидскими армянами, призывая к содействию видам России.
Весть о смертельной болезни престарелого Гукаса возбудила в Иосифе надежду на скорое осуществление давно лелеемой мечты занять патриарший престол. Положение Грузии в то время было таково, что уже предусматривалась возможность деятельного участия России в устройстве ее судьбы.
При таких условия российское правительство не могло оставаться равнодушным к избранию эчмиадзинского патриарха, имевшего свою резиденцию в ближайшем соседстве с царством грузинским.
Архиепископ Иосиф мог рассчитывать, что император Павел окажет ему могущественную поддержку как лицу, вполне преданному интересам России. В Эчмиадзине имел он деятельного и искусного агента в лице архиепископа Давида Корганова; в Константинополе и в Грузии были у него также влиятельные защитники.
Но эчмиадзинские избиратели взглянули на дело иначе. Заслуги перед русским правительством и армянским народом, на которых, главным образом, основывал Иосиф свое домогательство, привели к противоположному результату. Деятельность Иосифа вызвала неудовольствие правительств Турции и Персии. Вследствие этого эчмиадзинский синод опасался, что избрание его навлечет на армянский народ бедствия, от которых далекая Россия не будет в состоянии защитить его. Признавая все достоинства архиепископа Иосифа, избирательное собрание, повинуясь голосу благоразумия, отклонило его кандидатуру и остановило свой выбор на константинопольском патриархе Данииле.
Иосиф не признал себя, однако, побежденным. Пока в Константинополе шли смуты среди тамошних армян по поводу избрания Даниила, Иосиф успел исходатайствовать повеление императора Павла российскому посланнику в Турции Томаре наблюдать за тем, чтобы Порта из корыстных побуждений не утвердила в сане католикоса человека недостойного.
Иосиф, конечно, считал достойным только одного себя, но Томара, исполняя в точности полученное повеление, ограничился наблюдением за ходом дела, не позволяя себе влиять на сами выборы. Тогда Иосиф уже прямо просил императора Павла о поддержке его кандидатуры. Он ссылался на свои заслуги и в то же время выставлял Даниила человеком неспособным и равнодушным к русским интересам. Старание Иосифа увенчалось успехом: Томара получил положительное повеление действовать в его пользу.
Турецкое министерство, в сущности, было мало заинтересовано в личности кандидата на сан католикоса. Все дело сводилось к получению возможно большего денежного подарка от избранника. Если при первых попытках Иосифа рейс-эфенди выставлял разные затруднения к устранению Даниила, то это показывало только, что министерство уже получило задатки от сторонников константинопольского патриарха.
Положительное заявление Томары о желании императора Павла видеть Иосифа на патриаршем престоле положило конец всем колебаниям и отговоркам. Летом 1800 г. Даниил был сослан в Токат, а Иосифу вручен султанский фирман на достоинство католикоса. Высочайше утвердительная грамота последовала 28 июля того же года.
Это был первый случай участия России в назначении духовного главы армянского народа. Он послужил примером при избрании последующих эчмиадзинских патриархов и создал право русского правительства на утверждение их в этом сане.
Судьба не дала Иосифу увидеть патриарший престол. Он умер в Тифлисе 9 марта 1801 г. на пути к Эчмиадзину. Кончина его послужила сигналом к новым смутам. Состоявший при Иосифе архимандрит Григорий объявил, что почивший католикос оставил духовное завещание, которым назначил преемником по себе или титулярного константинопольского патриарха Ованнеса, или наместника эчмиадзинского монастыря Давида.
В Эчмиадзине была хорошо известна подложность этого завещания. Синод отверг кандидатуру Давида и 20 марта 1801 г. утвердил ранее избранного Даниила. Но хан эриванский, подкупленный Давидом, решился поставить его на патриаршество, будучи вместе с тем уверен архимандритом Григорием, что этим сделает он угодное русскому правительству. Угрозами и насилием заставил он членов синода подписать лист об избрании Давида. Осталось только склонить на его сторону константинопольских армян и затем испросить согласие русского правительства.
Между тем весть об избрании Даниила была радостно принята в Константинополе. Турецкое министерство, получив богатые подарки, не находило препятствий к утверждению его в сане. Но в Петербурге руководствовались другими соображениями.
Памятник Павлу Дмитриевичу Цицианову в Баку. (Иллюстрация конца XIX века)
Со времени кончины Иосифа Аргутинского обстоятельства значительно изменились. По манифесту императора Павла 18 января 1801 г. грузинское царство вступило в русское подданство. Этим актом Россия делалась ближайшей соседкой Персии и азиатских владений Турции.
Эриванский хан, по слухам, уже искал покровительства русского государя. При таки условиях русское правительство признавало необходимым не раздражать Махмуд-Хана, стоявшего за патриарха Давида, а вместе с тем дать понять Оттоманской Порте, что отныне в деле утверждения эчмиадзинского патриарха первый голосу принадлежит не султану, а русскому государю, как естественному покровителю турецких христиан. К изложенным соображениям присоединилась еще уверенность императора Александра в подлинности завещания католикоса Иосифа и в свободном избрании эчмиадзинским синодом Давида Корганова.
Посланник Томара, получив соответствующие указания, действовал так настойчиво, что турецкое правительство, несмотря на значительные суммы, полученные от Даниила, было поставлено в необходимость стать на сторону его противника.
Когда затем в Петербурге узнали как о подложности завещания Иосифа, так и насилии Давида над эчмиадзинским синодом, права Даниила, дважды избранного в Эчмиадзине и признанного константинопольскими армянами, не подлежали никакому сомнению.
Император Александр, осведомившись об этом, не поколебался принести политические интересы свои в жертву праву и справедливости. «Народ армянский, - сказано в высочайшем рескрипте Томара от 26 сенября 1801 г. (акты кавк. археогр. ком., т. II, № 673), - не только в странах турецких, но и в России обитающий, призывает на престол Даниила и прошения ко мне, от разных армянских обществ и от самого Даниила достигшие, единогласно утверждают сие избрание. Уважения сии в правилах моих сколько представляются мне сильными, что не могу я колебаться отступить от той поверхности, которую над расположением турецкого министерства знанием и деятельностью вашею в сем деле вы снискали; и хотя по последним вашим реляциям утверждение Давида на патриаршем престоле должно считать совершенно оконченным, но сколько бы право перевеса в выборах армянских патриархов, утверждением сим одержанное, ни казалось для России выгодным, я лучше хочу на сей раз им пожертвовать, нежели пренебречь гласом народным и прикоснуться к нарушению справедливости, выше всего мною чтимой. А потому и поручаю вам объявить министерству турецкому, что соглашаюсь я с Портой на утверждение Давида патриархом араратским…».
На этот раз турецкое правительство с особенным удовольствием исполнило представление русского посланника. Устранив все домогательства Давида, оно поспешило выдать берат Даниилу. Утвердительная грамота императора Александра последовала 19 мая 1802 г.
Но Давид не считал своего дела окончательно проигранным. Пребывая в Эчмиадзине, он самовластно присвоил себе права верховного патриарха. Богатства монастыря были в его полном распоряжении. Подкупом, интригами и насилием он добился в Константинополе султанского берата (21 октября 1801 г.) на сан католикоса.
Монастырь Эчмиадзин. (Иллюстрация конца XIX века)
Посланник Томара, по неизвестным причинам, не оказал в этом случае никакого противодействия. Правитель Грузии Коваленский все время поддерживал Давида, уверяя Эриванского хана, что этого желает русское правительство. Даниил находился в это время в монастыре св. Карапета на восточном Ефрате. По требованию Давида баязетский паша отправил его к Эриванскому хану, а этот передал его во власть самозваного патриарха.
В таком положении находилось дело, когда князь П. Д. Цицианов был назначен главнокомандующим на Кавказе. Император Александр, как уже было сказано, поручил ему расследовать о степени расположения армян к претендентам на патриарший престол. Прибыв в Георгиевск, Цицианов поручил генералу Лазареву предупредить Эриванского хана об ответственности за оскорбительные поступки его с Даниилом.
ПРИРОДА НАДЕЛИЛА ПАВЛА ДМИТРИЕВИЧА ЦИЦИАНОВА УМОМ ПРОСВЕЩЕННЫМ, ОБШИРНЫМ И ПРОНИЦАТЕЛЬНЫМ, ХАРАКТЕРОМ БЛАГОРОДНЫМ, ТВЕРДЫМ И РЕШИТЕЛЬНЫМ, ОБРАЗНЫМ И ЭНЕРГИЧНЫМ. ЭТИ СВОЙСТВА УМА И СЕРДЦА БЫЛИ НЕОБХОДИМЫ ЧЕЛОВЕКУ, ПРИЗВАННОМУ ДЕЙСТВОВАТЬ НА КАВКАЗЕ И В ЗАКАВКАЗЬЕ, ГДЕ ЛОЖЬ, ИНТРИГА, ПРЕДАТЕЛЬСТВО И КОВАРСТВО ДАВНО ПЕРЕСТАЛИ СЧИТАТЬСЯ ПОРОКАМИ. "В АЗИИ, - ГОВОРИЛ КНЯЗЬ ПАВЕЛ ЦИЦИАНОВ, - ВСЕ УБЕЖДЕНИЯ И ПЕРЕГОВОРЫ СУТЬ НИЧТО, А СИЛА ВСЕ".
В Тифлисе убедился он в самозванстве Давида и узнал, что признанный патриарх содержится как пленник в Эчмиадзине. Цицианов потребовал его немедленного освобождения и восстановления в правах, угрожая хану, в случае ослушания, принудить его к тому силою оружия.
Но Махмуд-Хан, уже обнадеженный помощью Персии, не только уклонился под разными предлогами от исполнения столь законного требования, но даже предъявил со своей стороны дерзкие условия.
Может показаться непонятной настойчивость, с которой Цицианов действовал в вопросе, по-видимому, второстепенном в сравнении с теми важными задачами, которые принадлежали главнокомандующему на Кавказе в то смутное время. Но если вникнуть в тогдашнее положение дел в крае, то становится очевидным, что Цицианов не мог и не должен был терпеть, чтобы соседственный с Грузией хан, бывший ее данником, позволил себе безнаказанно противиться объявленной ему воле русского императора. Неповиновение Махмуд-хана грозило поколебать то значение, которое русская власть приобрела за Кавказом после ганжинского штурма, и поставить в затруднительное положение военачальника, сильного не численностью войск, а славой их непобедимости.
В Тифлис Цицианов прибыл 1 февраля 1803 г. Здесь, в числе наиболее неприятных и щекотливых дел, стояло на очереди удаление из Грузии некоторых членов грузинского царского дома. Выше уже было сказано, что император Александр считал эту меру безусловно необходимой для успокоения Грузии.
Грузинская царская фамилия состояла в то время из 26-ти особ, считая мужчин, женщин и детей (полный список в актах кавк. археогр. ком., т. I, № 161). Ко времени прибытия Цицианова не все они находились в Грузии: царевич Александр, пятый сын царя Ираклия II, еще в 1800 г. удалился в Персию, где и основался навсегда после многих лет бурной и скитальческой жизни. Братья его, царевичи Юлон и Парнаоз в 1801 г., во время приезда Кнорринга в Тифлис, бежали в Имеретию в надежде при помощи царя Соломона добыть престол Грузии. Царевич Теймураз скрылся в Персии в начале 1803 г.
Отправление царевичей Давида, Вахтанга, Баграта и престарелой царицы Дарии, вдовы царя Ираклия II, совершилось без особенных затруднений. Только выезд царицы Марии Георгиевны, супруги царя Георгия, ознаменовался трагическим происшествием, глубоко опечалившим князя Цицианова - генерал-майор Лазарев, которому было поручено озаботиться отправлением царицы, пал жертвой честного исполнения своего долга.
Происшествие это, не вполне выясненное в мелочных подробностях, дало повод ко многим, невыгодным для Лазарева, толкам. Поэтому теперь, когда действующие лица драмы давно покоятся в земле, будет своевременным беспристрастно пересмотреть все дело. Такой пересмотр необходим не ради обвинения кого-нибудь, а единственно для устранения тех нареканий, которые и до сих пор тяготеют над генералом Лазаревым.
В апреле 1803 г. князь Цицианов поручил достоверное известие о намерении вдовствующей царицы Марии Георгиевны бежать с детьми в Хевсурию, жители которой всегда отличались своею преданностью членам грузинского царского семейства. Зная, что Мария Георгиевна уже более года (в феврале 1803 г. Мария Георгиевна писала князю Цицианову, что не считает возможным покинуть Тифлис из опасения повредить здоровью своему и детей своих, акты кавк. археогр. ком., т. II, № 182) противилась высочайшему приглашению переехать с семейством на жительство в Петербург или Москву, главнокомандующий принял решительные меры к немедленному отправлению царицы из Грузии. «В отвращении посрамления для войск наших от побега царицы из среды Тифлиса», он приказал генерал-майору И. П. Лазареву препроводить ее немедленно в Моздок (предписание 18 апреля 1803 г., акты кавк. археогр. ком., т. II, № 187).
Вечером, в субботу 18 апреля 1803 г., все было готово к бегству царицы. Во избежание многолюдства, которое могло обратить на себя внимание прохожих, она отправила вперед двух своих младших сыновей с их прислужниками в городское предместье Авлабар. Но караул не пропустил их через городские ворота.
Об этом доложили Цицианову, который в тот же вечер приказал Лазареву окружить часовыми дом царицы и объявить ей, что на утро она должна покинуть Тифлис «для собственного ее и всей Грузии спокойствия». Одновременно генерал-майору С. А. Тучкову было поручено арестовать и препроводить в Моздок царевича Баграта Георгиевича, приготовившегося к побегу вместе с царицей.
Исполнив данное ему приказание, Лазарев вновь явился с несколькими офицерами к Марии Георгиевне на рассвете 19 апреля с объявлением, что все приготовлено к ее отъезду. «Она, скрывши неистовую злобу свою, оказала на сие добрую волю и подала Лазареву знак, будто хочет с ним проститься, и коль скоро он к ней приблизился, то, выхватив кинжал из-под полы, поразила его так сильно, что через несколько минут сей усердный и достойный генерал умер на месте на глазах своих офицеров. В ту же минуту дочь ее, царевна Тамара, бросилась с кинжалом на тифлисского полицмейстера, но он, остерегшись ее удара, отворотил оный на царицу Марию, которая и получила от сего малую рану в руку. По выезде царицы из Тифлиса найдено в доме ее много разного оружия, свинцу и пороху, из чего заключить можно, что имела она в виду, хотя неважное предприятие, но какие-либо замыслы мщения и злобы личной, или все сие заготовлено было для неудавшегося ее побега».
Так разъяснено это событие во всеподданнейшем донесении (от 20 апреля 1803 г., акты кавк. археогр. ком., т. II, № 192) князя Цицианова, отправленном на другой день после смерти Лазарева.
Более подробно изложено происшествие в рапорте тифлисского коменданта майора князя Саакадзе.
«Сего месяца 19 числа - доносил он Цицианову от 22 апреля 1803 г. (акты кавк. археогр. ком., т. II, № 196) - шесть часов утра, генерал-майор Лазарев прибыл в дом грузинской царицы Марии. Удаливши чиновников из грузинцев, близ комнаты ее находившихся, со мной, 17-го егерского полка капитанами Якимовым и Карачевым, штабс-капитаном Хрусталевским, полковым квартирмейстером Суроковым, сотником Крымовым и нацвалом Сургуновым, войдя в комнату, где она имела пребывание, объявил ей причину своего прибытия.
Получа же ответ суровый и решительный, что ехать она не хочет, приказал квартирмейстеру Сурокову, знающему грузинский язык, уговаривать ее, а сам со мною и бывшим там офицерами, исключая онаго Сурокова, сотника Крымова и нацвала Сургунова, из комнаты вышел для дальнейшего по случаю сему распоряжений, поруча между тем мне удаление народа, из любопытства близ дома царицы собравшегося.
В сие самое время, как по исследовании моем оказалось, квартирмейстер Суроков лишь только подступил ближе к царице, то царевич Джебраил и царевна Тамара, выхватив скрытые под платьем их обнаженные кинжалы, бросились на Сурокова и прочих стоявших в комнате выгонять их из оной.
Генерал Лазарев, услышав шум сей, бросился в комнату и подойдя к царице, сидевшей на постели своей, с должным к особе ее почтением и, как чаятельно, с испрошением унятия детей ее от предпринятой ими дерзости, вдруг получил из рук самой царицы удар в левый бок кинжалом, который был до того скрыт под одеялом ее обнаженный, от какового удара генерал Лазарев, перебежавши комнату, пал на пороге мертвый, а царица Мария, занеся потом кинжал на поражение уповательно еще кого из чиновников, но к совершению онаго не была допущена нацвалом Сургуновым, который, захватя острие кинжала рукою своею, завернутою в шапку, вырвал оный из рук царицы, а царевна Тамара, будучи в самом азартном виде, как и мать ее, подбежав с кинжалом же и, желая воспрепятствовать Сургунову в отнятии у царицы кинжала, ранила его в правое плечо; царица схватила за кинжал у Тамары бывший, чтобы с ним, как сама выговорила, умертвить и нацвала, обрезала себе руку и тот же час была обезоружена, а вместе и царевич Джебраил Суроковым и Крымовым. По отъезде царицы, при обозрении моем комнаты, нашел скрытые в постели царицы заряженные ружья и пистолеты, которые, равно как и еще найденные 5 ружей, 2 пистолета, 5 сабель, 2 кинжала и 2 патронницы с патронами мною запечатаны».
В совершенно ином виде представила все это дело сама царица Мария. В обширном оправдательном письме (напечатано в полном виде в сочинении Н. Дубровина «Закавказье от 1803 до 1806 гг.», С-Петербург, 1866, стр. 491-500), отправленном ее из Воронежа на имя императора Александра 16 июня 1803 г., она не только совершенно отрицает какое бы ни было участие свое или детей своих в убийстве Лазарева, даже утверждает, что узнала об этом несчастии тогда только, когда в пяти верстах от Тифлиса на р. Вере остановилась для перевязки своих ран.
Прибывший сюда лекарь Татула первый будто бы сообщил ей о насильственной смерти генерала. «Клянусь, во-первых, именем всемогущего Бога и потом драгоценнейшею для меня жизнью вашей, - так сказано в письме царицы, - что до того я не знала и не слышала об убийстве Лазарева; что я узнала на Вере, и что не сыном моим Джебраилом и что не в доме моем, но вне онаго, не знаю кем точно - из русских или грузинцев, кто его убил; может быть, по жалости на мое тогдашнее состояние, или может быть кто-нибудь из злодеев его сделал, так как он имел их, как их русских, так и из грузинцев, довольное число; видя злодей, что предстоит ему удобное весьма к тому время, но я не знаю как и кем точно сие случилось».
Царица, как видно из того же письма, не отрицала, что и сама она, и дети ее Джебраил и Тамара, имели в руках кинжалы; но взялась она за оружие только с целью обороны, когда Лазарев бросился на нее с обнаженной саблей. Она не успела еще опомниться от неожиданности, как генерал сильным ударом разрубил ей плечо до кости.
Полученное Цициановым сведение о готовившемся побеге к хевсурам царица называет подложным. Между тем в письме, адресованном ее тифлисскому коменданту 21 апреля 1803 г. (акты кавк. археогр. ком., т. II, № 199), Мария Георгиевна сообщает ему, что действительно имела намерение тайно удалиться с детьми из Тифлиса и потом уведомить Цицианова, что находится на земле, принадлежащей русскому императору.
В заявлении царицы о том, что об убийстве Лазарева узнала впервые уже после выезда из города, от лекаря Татулы, скрывается, по-видимому, какая-то игра слов. Дело в том, что немедленно после происшествия Цицианов приказал генерал-майору князю Дмитрию Орбелиани распорядиться отправлением царицы. Князь Орбелиани, как сказано в письме Марии Георгиевны к государю, явился к ней в дом и приказал вынести ее в экипаж. Трудно поверить, чтобы Орбелиани не сказал ей при этом о смерти Лазарева, если даже допустить, что убийство совершилось не на глазах царицы (князь Дмитрий Орбелиани выехал из Тифлиса вместе с царицей. На ночлеге в Мцхете он сообщил Тучкову о смерти Лазарева. Записка Тучкова у Дубровина, IV, 71).
Оправдательное письмо царицы и расследование тифлисского коменданта Саакадзе сходятся только в одном пункте, а именно - оба согласно свидетельствуют, что из комнаты, в которой находилась царица с детьми, были удалены ее свита и слуги. Между тем все очевидцы происшествия - Сургунов, Крымов и Суроков - показали коменданту, что Лазарев получил рану именно в этой комнате и упал мертвым на ее пороге.
Царица называет в своем письме Сургунова человеком, усердно служившем еще ее покойному мужу царю Георгию, назначившему его в должность тифлисского нацвала. Если Крымов и Суроков могли свидетельствовать против царицы по злобе, то остается все-таки непонятным, почему и Сургунов, человек ей преданный, выступил главным против нее обвинителем в тяжком преступлении.
Сохранилось показание еще одного свидетеля, которого ни по его положению, ни по отношению к царице Марии, нельзя подозревать в намерении очернить ее. Свидетель этот, Онисим Иоселиани, священник придворной церкви св. Георгия, примыкавший к жилищу царицы Марии (скончавшийся в 1816 г. Онисим Иоселиани служил при царях Теймуразе, Ираклии и Георгии; родной внук его, грузинский историк и археолог Платон Игнатьевич Иоселиани не опровергал рассказа своего деда об убийстве генерала Лазарева).
В 1813 г. он рассказал голландцу Роттьеру (Rottiers), служившему тогда в Тифлисе, историю убийства генерала Лазарева (Rottiers, «Itineraire de Tiflis a Constantinople», Bruxelles, 1829, pp. 77-82).
Сложный горный рельеф при ведении боевых действий требует от командиров мелких подразделений самостоятельности и инициативности
Фото: Роман ВЯЗИН
По его словам, царица сидела на тахте, когда генерал передал ей приказание Цицианова о немедленном выезде из города. Во время последовавшего затем разговора царица положила себе на колени круглую подушку, служившую ей изголовьем, и скрыла под ней кинжал. Заметив нежелание царицы исполнить распоряжение главнокомандующего, Лазарев приблизился к тахте и наклонился к царице, как бы с намерением схватить ее за ноги и заставить подняться с сидения.
Тогда Мария Георгиевна с быстротой молнии поразила его кинжалом в левый бок с такой силою, что острие вышло наружу с противоположной стороны. Заметив падение генерала, квартирмейстер Суроков обнажил свою саблю и нанес царице несколько ударов в плечо.
Таким образом, показания и очевидцев происшествия, и рассказ придворного священника, не имевшего никаких оснований клеветать на царицу, обвиняют ее в убийстве генерала Лазарева.
Таким было, по-видимому, и общее тогда мнение. Вскоре после проезда Марии Георгиевны через Душет тамошний капитан-исправник счел своим долгом донести князю Цицианову (рапорт от 4 мая 1803 г., акты кавк. археогр. ком., т. II, № 200) об отзыве дворянина Давида Казбека, который «с торжественным духом» сказал ему: «наша грузинская баба да убила вашего российского генерала!».
ВКО № 3 , 2009г.
БОЛЬШАЯ КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА
Идея публикации - генерал-майор Е. Никитенко
Время Кнорринга, Цицианова и Гудовича. 1801 - 1809 гг.
И в сече с дерзостным лицом
Явился пылкий Цицианов
Александр Пушкин
В основе предлагаемых вниманию читателей «ВКО» материалов лежат аналитические разработки генералов и офицеров штаба Кавказского военного округа, сделанные на рубеже XIX-XX вв. (начальника штаба округа генерал-лейтенанта Н. Н. Белявского, генерал-майора В. А. Потто, офицеров К. Г. Вейденбаума, В. Н. Иваненко, Н. Г. Мокиевского-Зубка, В. И. Томкеева и Н.С. Аносова). Стиль и орфографию авторов редакция журнала стремилась максимально сохранить. В этом номере читателям «ВКО» предлагаются меры князя Павла Цицианова к ослаблению набегов на Кахетию, разгром Белокан и покорение джарцев
Продолжение.
Начало в № 5 за 2008 г.
Успокоив Грузию от внутренних междоусобиц, князь Павел Цицианов обратил затем внимание свое на обеспечение внешних пределов ее от беспрерывных вторжений неприятеля. Он понимал, что, пока Грузия будет жить под угрозой вражеских нашествий, в ней никогда не будет и внутреннего мира. Самыми опасными и, во всяком случае, самыми беспокойными соседями Грузии были лезгины.
Многочисленные толпы их издревле спускались с гор в богатые долины Закавказья и как саранча опустошали целые провинции. Одна Кахетия теряла пленными до трехсот семейств. Карталиния испытывала подобную же участь. Казалось, что только привязанность к родным горам и непривычка к знойному климату низовья мешали горцам Дагестана окончательно укорениться в Грузии и поработить себе это давно распавшееся на части и обессиленное царство.
Но один уголок Грузии, представлявший наиболее удобств для лезгинской оседлости, не избегнул этой печальной участи и был завоеван ими в первой половине XVII века. Это была северо-восточная часть Кахетии, между Кавказским хребтом, Алазанью, Курой и Шекинским ханством, известная теперь под именем Закатальского округа. Вслед за нашествием Шах-Аббаса, окончательно разорившего Кахетию (1617 г.), несколько лезгинских дружин спустились с гор и без труда овладели этой областью со всем ее населением. Одна из дружин, приведенная потомком цахурских султанов, захватила восточный участок области и образовала здесь самостоятельное владение, названное Елисуйским султанством. Прочие же дружины, не имевшие привилегированных вождей, разделили между собой всю остальную территорию, образовав федеративный союз (гез) из шести республиканских обществ: Джарского, Белоканского, Катехского, Тальского, Мухахского и Джинихского.
В Елисуйском султанстве упрочилась и существовала до последнего времени ханская власть, причем из дружинников султана возникло дворянское сословие беков, получивших в наследственное управление и пользование земли, населенные порабощенными туземцами области.
В остальных же обществах, состоявших каждое из нескольких селений, неизменно сохранялась общинная форма управления, причем всеми делами обществ с правами верховной, судебной и распорядительной власти, управлял совет (джамаат) из светских и духовных старшин, выборных от народа (кехви и казии). Если же дела касались не одного общества, а целого геза или нескольких джамаатов, то они решались в союзном собрании, которое по мере надобности собиралось в урочище Агдаме.
Аборигенами области как в султанстве, так и на территории вольных обществ, были главным образом грузины, а затем монголы (мугалы), осевшие здесь в конце XIV века, во время нашествия Тамерлана.
Сами лезгины пренебрегали мирным трудом земледельца, считая его неприличным и несвойственным воину (название главного селения Джары происходит от слова джар или чаар, т. е. дружина, войско). Но так как завоеватели нуждались в средствах для существования, и эти средства должна была дать им покоренная область, то все населенные земли были разделены на участки (кешкель) по числу лезгинских семейств или родов (тохум). Грузины и мугалы, оставаясь на этих землях в качестве наследственных арендаторов, были обложены в пользу завоевателей многочисленными, но точно определенными податями и повинностями. Если принять во внимание, что побежденные пользовались более чем достаточным количеством земли, то они уплачивали собственникам кешкелей ни в коем случае не более одной третьей части, а иногда только десятую часть своего урожая.
Владелец кешкеля не имел права держать их в крепостной зависимости. Они не обязывались ему никакими личными повинностями, а тем более службою. Наконец, наказаниям подвергались только по суду и при том на основании обычаев (адатов), довольно близких к их собственному праву. Поэтому к началу русского владычества в Закавказье они почти слились с лезгинами, хотя сохранили свой язык, нравы и обычаи.
Значительная часть этих грузин, оставшись без всякой поддержки со стороны своих свободных соплеменников и церкви, успела к тому времени перейти в ислам. Коренные мусульмане называли этих новых единоверцев своих иншлой, т. е. новообращенными. Отсюда название - иншлойцы, под которым ныне известны грузины Закатальского округа (М. Ковалевский «Закон и обычай на Кавказе»; документы архива военно-народного управления; статьи «Джаро-белоканцы до начала XIX столетия». Газ. «Кавказ» 1846 г., №№ 2 и 3).
В стратегическом отношении завоеванная область составила передовой форпост для дагестанских горцев и облегчила им как нельзя более их дальнейшие разбойничьи набеги на Грузию.
САМЫМИ ОПАСНЫМИ И САМЫМИ БЕСПОКОЙНЫМИ СОСЕДЯМИ ГРУЗИИ БЫЛИ ЛЕЗГИНЫ. МНОГОЧИСЛЕННЫЕ ТОЛПЫ ИХ ИЗДРЕВЛЕ СПУСКАЛИСЬ С ГОР В БОГАТЫЕ ДОЛИНЫ ЗАКАВКАЗЬЯ И КАК САРАНЧА ОПУСТОШАЛИ ЦЕЛЫЕ ПРОВИНЦИИ. КАЗАЛОСЬ, ЧТО ТОЛЬКО ПРИВЯЗАННОСТЬ К РОДНЫМ ГОРАМ И НЕПРИВЫЧКА К ЗНОЙНОМУ КЛИМАТУ НИЗОВЬЯ МЕШАЛИ ГОРЦАМ ДАГЕСТАНА ОКОНЧАТЕЛЬНО УКОРЕНИТЬСЯ В ГРУЗИИ И ПОРАБОТИТЬ СЕБЕ ЭТО ДАВНО РАСПАВШЕЕСЯ НА ЧАСТИ И ОБЕССИЛЕННОЕ ЦАРСТВО.
О серьезной борьбе с ними грузинские цари не могли и думать. Когда грозный завоеватель востока Шах-Надир решился наказать лезгин и послать на них многочисленное войско, горцы, укрепившись в Белоканах, отразили штурм и положили под стенами этой крепости 14 тыс. грузин и персиян.
С тех пор никто уже и не мечтал о наказании дерзких хищников в их собственных пределах. Даже русские военачальники в Грузии - Самойлов и Лазарев - поражавшие с ничтожными силами громадные скопища лезгин на открытых равнинах Кахетии, ни разу не решались перейти Алазань, чтобы внести оружие в самые недра джаро-белоканской земли. Вот на эти-то вольные и гордые своей независимостью общества князь Цицианов и решил прежде всего наложить свою тяжелую руку.
Не прибегая еще к оружию, он пользовался каждым случаем, чтобы разъяснять горцам могущество России и ничтожность их перед нею. Повелительный и резкий тон русского главнокомандующего шел как нельзя лучше к тогдашним обстоятельствам и был понятен азиатам. «Статочное ли дело, - писал Цицианов в одной из своих прокламаций, - чтобы муха с орлом переговоры делала».
Он требовал от них, как сильный от слабого, безусловной покорности и выдачи беглого грузинского царевича Александра, который, укрываясь в их обществах, не переставал домогаться прав на престол своего отца Ираклия. Царевич задался мыслью убедить население, что Россия не в силах защитить страну от внешних врагов и тем хотел заставить своих соотечественников пожалеть о времени правления фамилии Багратидов.
Уже с самого начала 1803 г. стали ходить слухи, что джаро-белоканцы ожидают только прибытия горных лезгин, чтобы вторгнуться в Кахетию и опустошить ее до самого Тифлиса. Дороги сделались небезопасными даже в Памбаке и Шамшадиле, где появлялись лезгинские партии, пробиравшиеся в Ахалцых. Несколько казаков было ими убито или захвачено в плен (донесение Цицианова 9 февраля, № 23. Журнал исходящий всеподданнейшим донесениям за 1803 г. Дело по описи № 479).
«В отвращении таковой дерзости хищников и бесславии стражи» - как выражался Цицианов, он приказал свиты Его Величества по квартирмейстерской части полковнику Дренякину произвести рекогносцировку берегов Алазани и в лесистых пространствах этой реки устроить редуты и засеки, а в открытых местах волчьи ямы, расположенные шахматным порядком в несколько рядов.
Он предполагал, что подобными мерами при бдительности наших кордонов можно будет пресечь лезгинам кратчайший путь из Дагестана в Ахалцых и заставить и делать большие объезды через Карабаг (там же).
В то же время Павел Цицианов писал государю: «Чарская провинция, имеющая только два города, т. е. Белоканы и Джары, населенная лезгинами, искони принадлежавшая Грузии и не более 70-ти лет назад от слабости последней отклонившаяся от повиновения, сделалась ныне гнездом хищников, кои частыми вторжениями в Грузию довели оную до нищеты, а ко всему тому пребывание там царевича Александра - налагают на меня обязанность сделать сильное впадение в Чарскую область и наказать оную, чтобы страхом удержанная, не осмелилась бы она делать набеги (донесение П. Д. Цицианова 8 марта, № 32, там же).
С этой целью князь Цицианов поручил генералу Гулякову (стоявшему с полком в Кахетии) перейти Алазань (отнюдь не вдаваясь вглубь страны, чтобы не подвергнуть войска большому урону) и захватить только прибрежные селения, поставлявшие лучших проводников для хищнических партий.
Затем Гуляков должен был потребовать от лезгин, чтобы они допустили наши гарнизоны в Джары и Белоканы и немедленно выдали царевича Александра. «От успеха сего дела, - писал Гулякову князь Цицианов, - зависит слава оружия Его Императорского Величества и ваша собственная, а для здешнего края - спокойствие, польза и богатство (предписание князя Цицианова Гулякову, № 304).
Войск, однако же, было слишком мало, чтобы дать в распоряжение Гулякова достаточные силы. Во всем Закавказье находилось только четыре полка, да и те имели свое специальное назначение. Кабардинский полк занимал Кахетию, 17-й егерский стоял в Памбаке и Шамшадиле против Ганжи и Эривани, Тифлисский прикрывал нижнюю, а Кавказский гренадерский Верхнюю Карталинию со стороны тех же лезгин, Ахалцыха и Осетии (из этого числа шесть рот, т. е. половина Кавказского гренадерского полка и батальон 17-го егерского, составляли гарнизон в Тифлисе, а батальон Тифлисского полка находился на прикрытии горных промыслов в борчалинской дистанции и не мог оставить своего поста; таким образом, из 12-ти батальонов, находившихся в Грузии, только 8,5 могли действовать в поле).
Иными словами, против джарцев, без ослабления обороны на главных пунктах, могли быть назначены только три батальона: два от Кабардинского и один от Тифлисского полков, при восьми орудиях и двух сотнях донских казаков - всего 1692 человека пехоты и конницы.
С такими незначительными силами приходилось действовать с крайней осторожностью, чтобы случайной неудачей не поколебать авторитета русского оружия в глазах азиатов. Тогда один из грузинских князей, Дмитрий Орбелиани (впоследствии шеф Кабардинского полка) предложил Цицианову прибегнуть к старинному способу - созвать ополчение (мориге), как было при грузинских царях, собиравших этим путем до семи тысяч ратников (акты кав. арх. ком., II, № 565. Письмо князя Орбелиани к Цицианову).
Но помимо недостатка в войсках, было еще одно обстоятельство, сильно стеснявшее князя Цицианова в его действиях: именно - совершенное отсутствие сведений о той стране, где предстояло действовать. Ни карт, ни планов у нас не имелось, и Цицианов справедливо жаловался на это государю: «Вот уже четыре месяца, - писал он (донесение Цицианова от 12 марта, № 36), - как я нахожусь при войсках, мне вверенных, а по сие время не имею ни карты Грузии, ни таковой же Кавказской линии и должен ходить здесь и распоряжаться, как во мраке ночи. Без карты же и самоопытнейший и деятельнейший генерал, а не таков, каков я, безвинно ввергнуться может в проступок». Причина этого, по мнению его, заключалась в том, что во всем Закавказье находился только один офицер Генерального штаба (или, как их называли тогда, - «свиты Его Величества по квартирмейстерской части») и при нем два помощника, но те занимались составлением карт для петербургского депо, не оставляя главнокомандующему даже копий. «Как будто бы, - прибавляет Цицианов, - в Петербурге карты нужнее, нежели генералу, здесь действующему и движущемуся» (донесение 11 апреля, № 47).
Отряд, между тем, уже собрался в Сигнах, и 4 марта 1803 г. Гуляков прибыл с ним на Алазань, к броду Урдо. Противоположный берег был занят неприятелем, встретившим наши войска сильным огнем. Выдвинутые вперед восемь орудий заставили его отступить, но перестрелка, длившаяся около двух часов, стоила русским войскам жизни «храброго и усердного начальника артиллерии майора Лидерса», который, будучи ранен в голову, скончался через несколько дней, благодаря только плохому состоянию в отряде санитарной части и медицинского персонала.
Донося об этом государю, Цицианов писал, «что войска, находящиеся в Грузии, нуждаются крайне в лекарях, неискусства и малоопытности которых Лидерс и сделался жертвой». Он настаивал на присылке сюда хотя бы одного штаб-лекаря и одного оператора, необходимых здесь как на случай походов, так и для надзора за лечением в лазаретах (донесение от 18 марта, № 39).
Так окончилась наша первая встреча с лезгинами. Неприятель очистил переправу, но перейти здесь Алазань было невозможно. Брод, по крутости обоих берегов, оказался настолько затруднительным, что пришлось искать другого, более удобного места. Войска переправились на лезгинскую сторону только 6 марта у сел. Анага.
Прибрежные селения оказались пустыми. Гулякову не удалось захватить из них ни одного человека, а потому, чтобы заставить лезгин войти в переговоры, он, не колеблясь, решил сделать то, чего не мог сделать Шах-Надир, - взять Белоканы и окончательно разрушить этот разбойничий притон, куда стекались удальцы со всего Закавказья.
САМИ ЛЕЗГИНЫ ПРЕНЕБРЕГАЛИ МИРНЫМ ТРУДОМ ЗЕМЛЕДЕЛЬЦА, СЧИТАЯ ЕГО НЕПРИЛИЧНЫМ И НЕСВОЙСТВЕННЫМ ВОИНУ (НАЗВАНИЕ ГЛАВНОГО СЕЛЕНИЯ ДЖАРЫ ПРОИСХОДИТ ОТ СЛОВА ДЖАР ИЛИ ЧААР, Т.Е. ДРУЖИНА, ВОЙСКО). НО ТАК КАК ЗАВОЕВАТЕЛИ НУЖДАЛИСЬ В СРЕДСТВАХ ДЛЯ СУЩЕСТВОВАНИЯ, И ЭТИ СРЕДСТВА ДОЛЖНА БЫЛА ДАТЬ ИМ ПОКОРЕННАЯ ОБЛАСТЬ.
Несмотря на запрещение, Гуляков повел отряд в самую глубь страны, надеясь, - как доносил Цицианов, - «и на опытность свою и непобедимость своего малого войска» (донесение от 12 марта, № 35). Дорога была трудная. Везде топкие болота, дремучие леса, переправы через тинистые реки. Вдобавок три дня к ряду шел непрерывный дождь со снегом, растворивший почву до невозможности везти артиллерию.
Тем не менее, 9 марта войска подошли, наконец, к Белоканам. Перед самым селением, в густой чаще леса, стояло сильное неприятельское укрепление, огражденное с флангов топкими болотами и камышами. Чтобы пройти к Белоканы, надо было прежде всего взять это укрепление, а между тем здесь сосредоточилось до десяти тысяч лезгин. При них находились царевичи Александр и Теймураз.
Осмотрев местность и убедившись, что артиллерию провезти через лес невозможно, Гуляков оставил ее при вагенбурге, приказав начать и кончить дело штыками. Не вдаваясь в пустую перестрелку, которая могла бы только напрасно увеличить наши потери, он бросился во главе кабардинских батальонов. Укрепление было взято, и отряд, поражая бегущих, на их плечах ворвался в Белоканы. Неприятель, не успевший занять селение вовремя, рассеялся. Грузинская конница отбила шесть знамен, истребила все ближайшие селения и сами Белоканы обратила в развалины, «в ничто совершенно», как доносил Гуляков (донесение от 19 марта, № 40).
Такого поражения на своей земле лезгины еще не испытывали. Вся белоканская равнина до самых гор была усеяна трупами. В плен захвачено до полутораста семей. «Но плен этот, - как доносил Цицианов, - есть только тот, который находится в лагере русских войск, поелику о количестве пленных, взятых грузинами, которые доселе занимаются перевозкой добычи по всем местам Грузии, невозможно иметь точного сведения. Но многими бывшими в сражении князьями полагается, что число оных восходит до семисот человек» (там же).
О действиях грузинского ополчения князь Цицианов вообще отзывался с большою похвалой и даже, не без политических целей, послал с донесением к государю об этой победе одного из грузин, князя Луарсаба Орбелиани, «яко отлично, на глазах Гулякова, сражавшегося».
«Для вящего поощрения грузинских князей и дворян к подвигам военным, - писал Цицианов к государю, - осмеливаюсь испрашивать для него знак отличия военного ордена св. Георгия 4-й степени, который докажет им ясно всемилостивейшее благоволение Вашего Императорского Величества к заслугам их, и что они не различаются от российских верноподданных, как было в прежних делах, где о грузинских войсках даже ничего не упомянуто» (донесение от 12 марта, № 35).
«К сожалению, - прибавляет Цицианов, - долгом считаю донести, что, несмотря на строжайшие мои предписания, не было возможности воздержать храбрых грузин, воспламененных мщением, от древнего азиатского обычая превращать селения в развалины и предавать все огню и мечу». Цицианов даже поспешил еще раз подтвердить Гулякову, чтобы тот «всемерно воздерживал грузин от грабительства, поелику оные провинции назначаются к подданству российскому, а по той причине лучше иметь ее не разоренную, нежели ограбленную».
Получив известие о взятии Белокан, главнокомандующий не считал уже возможным ограничиваться прежними своими предположениями. Он требовал, чтобы Гуляков, пользуясь «как самим действием, так и славою своей победы», шел без потери времени к Джарам и заставил лезгин присягнуть на вечное подданство России и платить ей дань, какую когда-то платили они грузинским царям. «Ваше превосходительство, - писал он по этому поводу Гулякову, - согласитесь без сомнения со мною, что слава оружия состоит в том, что взятое не отдавать и побежденным предписать законы (предписание Гулякову от 12 марта, № 422).
Гуляков однако же не мог двинуться к джарцам, не обеспечив предварительно своего тыла посредством устройства на сообщении с Кахетией прочной переправы через Алазань у брода Урдо. Сверх того явилась необходимость снабдить войска продовольствием, которое подходило к концу. Между тем получены были известия, что в Джары прибыл нухинский хан с значительным войском и двумя орудиями и что туда же ожидаются другие соседние ханы. Об этом писал Цицианову сам владетель Нухи, предлагавший ему свое посредничество для заключения мира с джарцами, которых считал своими союзниками (донесение Цицианова от 19 марта, № 40).
Цицианов отвечал ему, что в рассуждении Джар и Белокан он уже положил за правило или усмирить их, или стереть с лица земли. Но что касается нухинского хана, то он предоставляет ему действовать по собственному усмотрению; предупреждая только, что «великий и могущественный Государь Император приказал оказывать защиту и покровительство всем преданным и приязненным соседям, а врагов истреблять силой непобедимого российского оружия» (ак. кав. ар. к., I, № 1383)
НЕ ПРИБЕГАЯ ЕЩЕ К ОРУЖИЮ, КНЯЗЬ ПАВЕЛ ЦИЦИАНОВ ПОЛЬЗОВАЛСЯ КАЖДЫМ СЛУЧАЕМ, ЧТОБЫ РАЗЪЯСНЯТЬ ГОРЦАМ МОГУЩЕСТВО РОССИИ И НИЧТОЖНОСТЬ ИХ ПЕРЕД НЕЮ. ПОВЕЛИТЕЛЬНЫЙ И РЕЗКИЙ ТОН РУССКОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ШЕЛ КАК НЕЛЬЗЯ ЛУЧШЕ К ТОГДАШНИМ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ И БЫЛ ПОНЯТЕН АЗИАТАМ. «СТАТОЧНОЕ ЛИ ДЕЛО, - ПИСАЛ ПАВЕЛ ЦИЦИАНОВ В ОДНОЙ ИЗ СВОИХ ПРОКЛАМАЦИЙ, - ЧТОБЫ МУХА С ОРЛОМ ПЕРЕГОВОРЫ ДЕЛАЛА».
«А дабы письмо мое к нухинскому хану возымело желаемый успех, - доносил Цицианов государю, - то для подкрепления моих требований посылаю я вслед за сим еще один батальон, а, смотря по обстоятельствам, может быть, принужден буду и более усилить отряд Гулякова, который сделался пунктом внимания всего Дагестана» (донесение Цицианова, № 40).
Но Гуляков обошелся и теми силами, которые находились у него в распоряжении. Получив известие, что джарцы отвергли наши условия, он выступил из Белокан 27 марта и зная, что на пути стоят войска нухинского хана, приготовился к упорному бою. Сопротивления однако же не было. Нухинские войска, при первом слухе о приближении русских, бежали в свои владения. Сел. Катехи, покинутое жителями, занято было русскими войсками без выстрела.
В Джарах собрался джамаат для обсуждения вопроса - что делать: защищаться или выйти на встречу с победителями с шашкой, повешенной на шее? Молодежь, подстрекаемая приверженцами царевича Александра, требовала боя. «Отцы наши, - кричали они, - отразили Шах-Надира, так что же значит какая-нибудь тысяча русских штыков?». Джамаат заволновался. Тогда возвысили свой голос старики, более опытные и благоразумные. «Царевичу, - говорили они, - есть повод поджигать нас к кровавой борьбе, но она грозит уничтожить наше благосостояние. Лучшие войска наши разбиты. В Белоканах не осталось камня на камне. Мы бессильны остановить нашествие русских. Так пойдем же на встречу с ними с предложениями мира» («Кавказ», 1846 г., № 4, «Сцена из покорения Джаро-Белокан»). И джарцы сдались.
Гуляков не только пощадил дома и имущество джарцев. Для большего успокоения жителей генерал отвел свои войска назад и расположил их бивуаком на берегу Алазани. Сюда явились к нему депутаты от всех вольных обществ и были отправлены в Тифлис, где 12 апреля 1803 г. Павел Цицианов объявил им следующие условия:
1) Вся Джаро-белоканская область присоединяется к России на вечные времена и облагается ежегодной данью в 1100 литр (220 пудов) шелка.
2) В подданство включаются елисуйские владения, с уплатою ежегодной подати по 100 литр шелка.
3) Селения Джары, Белоканы, Катехи, Талы, Мухах и Джиних в залог своей верности дают аманатов и отвечают за все прочие приписанные к ним селения.
4) Русским войскам предоставляется право располагаться в их селениях по усмотрению начальства, но продовольствие войск принимается за счет казны.
5) Общества обязываются не принимать и не укрывать у себя ни царевича Александра и его сообщников, ни дагестанских горцев, которых не должны пропускать через свои владения в Грузию.
Со своей стороны князь Цицианов дал торжественное обещание сохранить обществам их права и преимущества, не вмешиваться во внутреннее их управление и оставить за ними все принадлежавшие им ингилойские селения с тем, чтобы лезгины никого не стесняли в отправлении христианской веры (акты кав. арх. ком., II, № 1387 и «Кавказ», 1846 г., № 33, «Джаро-белоканцы до XIX столетия»).
«У здешних народов, - доносил Цицианов государю, - единственная политика - сила, а лучшая добродетель владельца - храбрость. Посему я принимаю правила, противные прежде бывшей системе. Вместо того, чтобы жалованьем и подарками, определенными для умягчения горских нравов, платить им некоторого рода дань, я сам потребовал у них оной».
Так было возвращено Грузии ее древнее достояние и вольный джаро-белоканский гез навсегда утратил свою независимость. «В Тифлисе, - писал Цицианов, - радость восходит до восторга, ибо Джары и Белоканы со времени отложения их от Грузии были источником всегдашнего оной разорения, и в преданиях горских народов почитается, что войска никогда не были в Белоканах, толико место сие славилось неприступностью».
Во всех грузинских городах и селениях, где были церкви, служились благодарственные молебствия с коленопреклонением и колокольным звоном, а в городских соборах читалась перед народом следующая прокламация князя Цицианова: «Знаменитая победа, одержанная под Белоканами высокославным всероссийским войском, соединено с храбрым грузинским дворянством и кизикским народом, под предводительством неустрашимого и искусного в военном ремесле генерал-майора Гулякова, и совершенное покорение Джарской провинции налагают на меня приятнейший долг возвестить сию радость всей Грузии, терпевшей от жителей оной провинции пагубные разорения, грабительства и увлечения в плен целыми селениями... (акты кав. арх. ком., II, № 1395).
Какое значение придавал сам князь Цицианов усмирению джарцев, можно видеть из письма его к министру иностранных дел графу Кочубею - «маловажно приобретение сие, - говорил он, - для могущества и обширности Российской империи, но не могу скрыть однако, что в рассуждении Грузии оно заслуживает особого внимания и по обеспечению пределов грузинских и по водворению оружия и власти российской в самом гнезде хищного лезгинского народа» (там же, № 1389).
Относя весь успех «сей знаменитый в горах победы» к личным достоинствам и уверенности в себе генерала Гулякова, князь Цицианов повергал заслуги его монаршему воззрению, - и Гулякову пожалован был орден св. Георгия 3-й степени.
Зная характер азиатов, Цицианов однако не обольщал себя надеждой на продолжительное сохранение джарским народом данных им обязательств, а потому, для более прочного утверждения нашего владычества в крае, приказал устроить на левом берегу Алазани, при броде Урдо, сильный редут, названный Александровским. Это был передовой форпост, защищавший Кахетию. Но одного этого форпоста было еще недостаточно. И вот, под его охраной, старый развенчанный Телав со своею исторической славой и рядом с ним Сигнах с величайшей святынею Грузии - Бодбийским монастырем, в котором покоится святая Нина, составили центры, вокруг которых должны были сгруппироваться все оборонительные средства страны.
Далее, верстах в 30-ти от Сигнаха, по направлению к Муганло, где с незапамятных времен существовала переправа через Алазань, лежали развалины третьего города, называвшегося Кизиком. Но от этих развалин не веяло седою стариною, так как Кизик основан был тольков XVII столетии одним из персидских наместников, по имени Бежан. Из боязни за свою жизнь, он покинул роскошный Телав, резиденцию кахетинских царей, и построил себе одинокий дворец в Кара-Агаче, вокруг которого быстро вырос значительный город.
С падением сатрапов город этот столь же быстро исчез, как и возник, не оставив после себя никаких исторических памятников, но крепко запечатлев в умах кахетинцев память о дворце, из которого разливались на целую страну ужасы восточного тиранства (Иоселиани, «Описание древних городов Грузии»).
За Кара-Агачем, все по тому же направлению к Муганлинской переправе, на возвышенном плато с чрезвычайно здоровым горным воздухом, лежит урочище Царские Колодцы, по-грузински Дедоплис-цкаро. Название этого места перешло на местность от существовавших там колодцев, при которых грузинские цари, еще со времен Давида Возобновителя, становились сторожевым лагерем для защиты страны от лезгин. Так как в Телаве и Сигнахе существовали старые крепости, а в Кара-Агаче и Царских Колодцах не было ничего, то Гуляков в 1803 г. и заложил при двух последних пунктах первые русские укрепления, заняв их небольшими гарнизонами. Собственно говоря, ни Царские Колодцы, с их историческими воспоминаниями о славных царях, ни Кара-Агач, с руинами дворца восточного тирана, не сделались еще тогда прочными оседлыми пунктами русского населения, но они положили ему начало и, составив передовые посты, развились впоследствии в целую стройную систему лезгинской кордонной линии.
Продолжение следует.
ВКО №4, 2009 г.
БОЛЬШАЯ КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА
ВРЕМЯ КНОРРИНГА, ЦИЦИАНОВА И ГУДОВИЧА. 1801-1809 ГГ.
Продолжение. Начало в №5 за 2008 г.
Идея публикации - генерал-майор Е.Никитенко
А.Керсновский
Пятидесятилетняя Кавказская война - школа, подобная петровской Северной войне и суворовским походам. Маленькая часть большой Русской армии, заброшенная на далекую дикую окраину, свершила здесь великие дела.
В основе предлагаемых вниманию читателей «ВКО» материалов лежат аналитические разработки генералов и офицеров штаба Кавказского военного округа, сделанные на рубеже XIX-ХХ вв. (начальника штаба округа генерал-лейтенанта Н. Н. Белявского, генерал-майора В. А. Потто, офицеров К. Г. Вейденбаума, В. Н. Иваненко, Н. Г. Мокиевского-Зубка, В. И. Томкеева и Н. С. Аносова). Стиль и орфографию авторов редакция журнала стремилась максимально сохранить.
После лезгин пришла очередь ганжинского хана, поведение которого становилось явно враждебным. Составляя союзы и давая у себя приют царевичу Александру, он этим самым уже поддерживал внутренние смуты в Грузии и заставлял нас принимать усиленные меры для охраны границ от вторжений хищнических партий.
Дерзость хана простерлась, наконец, до того, что он увлек из наших пределов более двух тыс. семей шамшадильских армян и татар, издревле считавшихся в подданстве Грузии. Часть их удалось возвратить, но остальные были водворены во владения хана, который не замедлил объявить претензию и на обладание всей Шамшадильской областью, ссылаясь на завоевание ее во время Али-Магомет-шаха. Он сомневался даже, чтобы Шамшадиль был занят русскими войсками по воле русского императора: «а если бы было и так, - говорил он посланцу князя Павла Цицианова, - то я надеюсь к удержанию своих прав снискать себе защиту и подкрепление» (акты кав. арх. ком., II, № 1166). В последнем случае он, очевидно, намекал на поддержку Персии, которая сама искала только предлога для окончательного разрыва с Россией.
На требование князя Цицианова, чтобы хан искал покровительства не Персии, а высокославной, многомощной и величайшей в свете российской державы и чтобы в залог своей верности прислал старшего сына своего Угурлу-ага, «которому по достоинству и знанию его будет производиться приличное содержание», - ответа не последовало.
Павел Цицианов видел, что дело должно решиться оружием, и только ожидал прибытия в Грузию двух новых полков, чтобы начать военные действия. Эти полки, 9-й егерский и Нарвский драгунский, выступили с кавказской линии 15 апреля 1803 г. и в первой половине мая их ожидали в Тифлисе.
Цицианов особенно торопил прибытие драгун, считая регулярную конницу необходимой в крае, «сколько для сильнейшего преследования неприятеля, сколько же и для образования грузинской конницы, как скоро откроются способы к содержанию оной на непременной ноге». Последний вопрос особенно интересовал Цицианова, не упускавшего ничего, что могло связать Россию и Грузию новыми, еще более крепкими узами. Прибытие драгун, казалось ему, разрешало этот вопрос самым естественным образом.
Склонность грузинских князей и дворян к службе на коне подала ему мысль привлечь в этот полк юношей из лучших грузинских фамилий и этим путем приготовить из них боевых офицеров, слить их с русским обществом, а затем, вместе со знанием русского языка, внести и начала европейской цивилизации в замкнутую средневековыми обычаями грузинскую аристократию.
Идея эта, собственно говоря, не принадлежала даже Цицианову. Она была высказана еще императором Павлом, который, при самом вступлении русских войск в Грузию, повелел принять именно с этой целью в Кабардинский и 17-й егерский полк девять грузинских юношей. Мера эта не достигла тогда своей цели. С одной стороны, именитое грузинской дворянство, привыкшее искони служить в царских конных дружинах, неохотно поступало в пехоту, а с другой, распоряжения Кнорринга совершенно не соответствовали ни народному, как выражался Цицианов, «умоначертанию», ни характеру страны, ни обычаям, укоренившимся в старинных фамилиях, и приводили нас к результатам, совершенно противоположным тем, которых хотели достигнуть.
Кнорринг слишком буквально исполнил желание государя: он избрал девять юношей, но из фамилий простых, ничего не значащих, примеру которых, естественно, никто не последовал. Князь Цицианов хотел поставить вопросу на более прочную основу.
«Насколько полезно, - писал он государю (журнал всеподданнейших донесений за 1803 г.), - вообще вводить просвещение в Грузии, насколько необходимо нужно образовать здешнее военное и храброе дворянство по образцу европейских, заменяя военным искусством многочисленность войска, необузданного и неприученного к военной дисциплине».
«А если, - прибавлял князь Цицианов далее (донесение Цицианова 28 февраля 1804 г., № 72), - знатнейшие карталинские князья Амилахваровы, эриставы арагвские и ксанские, Орбелиани, Цициановы, кахетинские Андрониковы и Челокаевы отдадут своих детей, то их пример подействует более всякого убеждения, отвлечет дворянство от праздности - источника всех пороков, нечувствительно введет просвещение и научит предпочитать славу добыче».
Но для того, чтобы внушить им, что не происхождением, а единственно службой можно приобрести себе «славу, честь и состояние», необходимо было, по мнению Цицианова, принимать их на службу портупей-прапорщиками, с выслугой на общих основаниях трех месяцев за рядового.
Ожидаемые полки, наконец, прибыли и 16 мая были уже под Тифлисом, ранее, чем можно было рассчитывать. «Если бы они, - писал Цицианов, - и по ровной дороге в России шли, то не могли бы дойти скорее (донесение Цицианова 16 мая 1803 г, № 66).
Оба полка явились в блестящем виде, особенно Нарвский, про который Цицианов писал, что, благодаря попечениям шефа его генерал-майора Портнягина, состояние полка превосходит всякое выражение: «лошади, несмотря на трудный поход через горы, в наилучших телах, люди одеты, как один человек, и сидят в седлах крепко, как азиаты… Буде нужда настояла бы в движении, то мог бы полк сей предпринять и дальнейшие походы, не подвергаясь опасности довести лошадей до худобы» (там же).
По прибытию в Грузию, драгуны направлены были в Марткоби и соседние селения по пути в Кахетию, чтобы в случае надобности поддержать отряд Гулякова, а 9-й егерский полк сменил кавказских гренадер в Гори и Сураме.
Проект Цицианова о привлечении на службу молоды грузинских князей пришлось пока отложить, так как обстоятельства в самой Карталинии отвлекли внимание главнокомандующего в другую сторону. Тем не менее, он положил начало этому делу, вытребовав к себе двух юны князей, Амилахвари и Цицианова, которых тот час же определил на службу «по праву свойства моего с ними, поелику они оба мои внучатые племянники». Но и для них пришлось ему сделать облегчение, «ради незрелости здешних умов и разных обстоятельств, из нравов народа вытекающих», дозволив им поступить не в драгуны, а в 9-й егерский полк, расположенный вблизи их поместий (журнал всеподданнейших донесений за 1803 г.).
Обстоятельства, так озабочивавшие в то время князя Цицианова и не замедлившие отразиться на самом ходе событий, заключались в вооруженном столкновении между эриванским ханом и карсским пашой. Для поддержки последнего, состоявшего с нами в дружеских отношениях, Цицианов признал необходимым занять Шурагельскую область небольшим отрядом Тифлисского полка под командой подполковника Цуринова, надеясь этой угрозой удержать Эриванского хана от военных действий.
Но с другой стороны, ганжинский хан, предвидя надвигавшуюся на него грозу, употребил все меры, чтобы поддержать смутное положение дел в Шурагеле, заставив войска Павла Цицианова втянуться в борьбу двух соседей, а между тем старался поднять против россиян едва покорившихся джарцев и ахалцыхских лезгин.
Интрига, веденная им довольно искусно, имела на этот раз полный успех. Эриванский хан объявил войну карсскому паше и отвлек туда часть наших войск, которые однако оставались в Шурагеле недолго, вследствие не совсем искренних действий нашего союзника Мамедпаши карсского.
«НЕБЛАГОДАРНЫЕ! НЕ ОБМАНЕТЕ ВЫ МЕНЯ В ДРУГОЙ РАЗ. ИСТРЕБЛЮ ВАС С ЛИЦА ЗЕМЛИ, И НЕ УВИДИТЕ ВЫ СВОИХ СЕЛЕНИЙ. ПОЙДУ С ПЛАМЕНЕМ ПО ВАШЕМУ ОБЫЧАЮ, И ХОТЯ РУССКИЕ НЕ ПРИВЫКЛИ ЖЕЧЬ, НО Я СПАЛЮ ВСЕ, ЧТО НЕ ЗАЙМУ ВОЙСКАМИ И ВОДВОРЮСЬ НА ВЕКИ В ВАШЕЙ ЗЕМЛЕ. ЗНАЙТЕ, ЧТО ПИСАВ СИЕ ПИСЬМО К ВАМ НЕБЛАГОДАРНЫМ, КРОВЬ МОЯ КИПИТ, КАК ВОДА В КОТЛЕ, И ЧЛЕНЫ ВСЕ ДРОЖАТ ОТ ЯРОСТИ. НЕ ГЕНЕРАЛА Я К ВАМ ПОШЛЮ С ВОЙСКАМИ, А САМ ПОЙДУ, - ЗЕМЛЮ ВАШУ ПОКРОЮ КРОВЬЮ, И ОНА ПОКРАСНЕЕТ, НО ВЫ, ЯКО ЗАЙЦЫ, УЙДЕТЕ В УЩЕЛЬЯ, И ТАМ ВАС ДОСТАНУ, И БУДЕ НЕ ОТ МЕЧА, ОТ СТУЖИ ПОКОЛЕЕТЕ…». Из письма князя Павла Цицианова к джарскому народу
Однажды, когда персияне и курды разграбили два турецких селения, Цуринов выслал в погоню за ними 50 казаков и часть турецкой конницы, которые настигли неприятеля, но были сами атакованы превосходящими силами. При первых выстрелах турецкая конница бежала, оставив наших казаков одних, окруженных со всех сторон неприятелем. Офицер был убит. Из казачьего разъезда спаслось только 20 человек.
Возмущенный подобным действием союзников, Цицианов приказал отряду возвратиться на территорию, контролируемую русскими войсками (журнал всеподданнейших донесений за 1803 г., донесение князя Цицианова от 29 мая № 74, акты кав. арх. ком., II, № 1856 и 1858), уведомив пашу, что «не привык так дешево отдавать россиян на погибель».
Тем не менее, очистить от войск границу со стороны Шурагеля было нельзя, а между тем гроза совершенно внезапно разразилась и над Карталинией.
Едва кавказские гренадеры ушли из Гори, и на смену их прибыл новый 9-й егерский полк, еще неопытный в азиатской войне, как ахалцыхские лезгины решили воспользоваться хлопотливым для русских временем и в июне 1803 г., в числе от 600-800 человек, ворвались в Карталинией.
Небольшая команда из 9-ти казаков и 11-ти егерей, прикрывавшая рабочих около Цалки (архив кавк. в. окр. шт., д. 1803 г. «О нападении лезгин на команду горийского исправника»), не могла остановить хищников и была ими рассеяна. Спасшие казаки ночью прискакали в Гори и подняли тревогу. Между тем лезгины всей массой устремились на сел. Карелии и захватили скот.
В Карелии стояла рота егерей под командой капитана Секерина. Несмотря на то, что в ней находилось только 44 человека, Секерин, «яко постовой начальник, вменяя себе в несчастье, что лезгины отбили обывательский скот, и зная, что неприятель в больших силах, тем не менее, решился преследовать лезгин. Благородное рвение его не увенчалось успехом» (донесение князя Цицианова от 23 июня, № 85).
Едва рота под его командованием кинулась в дремучий бор, как со всех сторон была окружена лезгинами. Секерин три раза опрокидывал неприятеля, но ему пришла в голову неудачная мысль растянуть свою цепь, чтобы показаться врагам многочисленнее. Лезгины, воспользовавшись этим, бросились в шашки и прорвали цепь. Капитан Секерин был изрублен, но, умирая, успел крикнуть старшему офицеру Рогульскому: «Помни, русские не сдаются!».
Рогульский отбросил неприятеля, но, «не воздержав своей запальчивости, пошел дальше, и после трехчасового упорного сражения остался жертвою чрезмерной храбрости своей, не подкрепленной опытностью, тем паче в гористых и лесистых местах необходимо нужною».
Падая, он напомнил своему брату слова Секерина. Рогульский 2-й принял команду, но его тут же сразила пуля. Видя гибель офицеров, лезгины предлагали солдатам сдаться, но егеря бросились в штыки, окружили себя мертвыми телами и пали всуе до последнего человека. Подоспевший из Гори отряд нашел только четверых тяжелораненых, которых лезгины еще не успели увезти с собой.
Старожилы Карелей помнят еще братскую могилу, одиноко видневшуюся под зеленым пологом леса. На ней, говорили они, стоял деревянный крест. Но время повалило крест, сгладило с землею могильную насыпь, и никто не скажет нам теперь, где покоятся кости тех, которые, умирая, завещали нам великие слова: «Помни, русские не сдаются!». Право, эти слова стоили бы монумента.
Происшествие в Карелях сильно встревожило князя Цицианова. Он приказал командовавшему карталинским кордоном генерал-майору князю Орбелиани догнать и наказать лезгин во что бы то ни стало. Орбелиани, собрав 11 рот пехоты и при 14-ти орудиях, вошел в пределы Ахалцыхского пашалыка. Испуганный паша просил остановить движение, обещая удалить лезгин из своих владений и не давать им у себя приюта. Орбелиани согласился и отвел свои войска назад, но с тем условием, что лезгины сдадутся ему на капитуляцию. Это был страшный удар для самолюбия азиатов, но другого выхода для них не было. 25 июля шестьсот лезгин покорно подъехали к русскому стану. Их обезоружили и, как пленных рабов, погнали за Алазань, откуда отпустили восвояси (там же, 9 сентября, № 143).
С удалением лезгин из Ахалцыхского пашалыка, в Карталинии водворилось спокойствие. Но зато волнения начались за Алазанью. Джарцы не выполняли своих обязательств, не платили дани, ссылаясь на бедность и неимение шелка, а между тем пропускали через свои земли хищнические шайки. Одна из них угнала весь казачий табун, так что в донском Тарасова полку осталось всего 62 лошади.
«Такое неприятное происшествие, - доносил Павел Цицианов, - и оному подобные в течение сего лета на правом фланге случившиеся, остановили мои действия на дальнейшие предприятия и поставили в необходимость вести против хищников войну оборонительную, дабы отлучкою из Грузии нескольких батальонов не ободрить дерзости дагестанцев» (донесение князя Цицианова от 18 июля, № 102).
К джарцам князь отправил «увещевательное» письмо, коим убеждал их, раскаявшись в своих заблуждениях, доставить 350 литров шелку (там же от 2 сентября, № 155). Замечательна необыкновенная энергия выражений пылкого главнокомандующего.
«Неблагодарные! - писал Павел Цицианов в прокламации к джарскому народу. - Не обманете вы меня в другой раз. Истреблю вас с лица земли, и не увидите вы своих селений. Пойду с пламенем по вашему обычаю, и хотя русские не привыкли жечь, но я спалю все, что не займу войсками и водворюсь на веки в вашей земле. Знайте, что писав сие письмо к вам неблагодарным, кровь моя кипит, как вода в котле, и члены все дрожат от ярости. Не генерала я к вам пошлю с войсками, а сам пойду, - землю вашу покрою кровью, и она покраснеет, но вы, яко зайцы, уйдете в ущелья, и там вас достану, и буде не от меча, от стужи поколеете…».
Досталось и союзнику их, елисуйскому султану.
«Бесстыдный и с персидскою душою султан! - писал к нему князь Павел Цицианов. - И ты еще смеешь писать ко мне! В тебе собачья душа и ослиный ум, как можешь ты своими коварными отговорками обмануть меня? Знай, что доколе ты не будешь верным данником моего государя, дотоле буду желать твоею кровью вымыть мои сапоги…».
Джарцы не отвечали на эти прокламации, потому что восемь тысяч дагестанских лезгин, предводимые известным Сурхай-ханом, уже вошли в их область и в ночь с 22 на 23 октября 1803 г., перейдя Алазань, внезапно ринулись на русский лагерь.
К счастью, войска Гулякова при этом ночном нападении сохранили полный порядок и самообладание. Они всю ночь отражали атаки, непоколебимо стоя на месте. Но едва стало светать, как Гуляков перешел в наступление и, хотя лезгины исчезли, «как призраки ночи», они были настигнуты на берегу Алазани, где понесли жестокое поражение: 150 тел осталось на месте и свыше 170-ти человек утонуло.
Отряд Гулякова состоял всего из 1200 человек пехоты, 170-ти казаков и трех орудий. Донося об этом, Гуляков сообщил, что в числе предводителей скопища находился один из аварских старшин по имени Алисканд. А так как аварский хан считался в нашем подданстве и получал от русского правительства жалование, то Павел Цицианов потребовал от него выдачи Алисканда. Хан ответил отказом. Князь Цицианов, воспользовавшись этим, приказал навсегда прекратить ему выдачу жалования.
«Ваши дагестанцы, - писал он к нему, - напали на лагерь Гулякова, но через полчаса, яко зайцы, бежали опять за Алазань, оставив на месте и в реке триста сих ваших зайцев или мух, кои до сих пор не верят, что воробьям нельзя вести войну с орлами».
В том же роде писал он к одному из влиятельнейших аварских старшин, которого также подозревал в нападении на русский лагерь: «Вам известно, постель ли люблю или боевое поле, где кровь льется реками, и головы валятся, как яблоки. Следовательно, не слабой мухе, каков аварский хан, брать гордый голос против непобедимого русского оружия и думать устрашить меня, поседевшего под ружьем».
Поручив Гулякову, в случае если джарцы не доставят подати, наказать их оружием, Павел Цицианов начал готовиться к походу против ганжинского хана и только ожидал прибытия еще двух новых полков, Севастопольского пехотного и 15-го егерского, направленных к нему из внутренней России.
Полки прибыли в первой половине ноября, но в таком виде, что Цицианов решительно не знал, что с ними делать. Шеф Севастопольского полка доносил ему, что в полку до комплекта не достает 600 человек, что полк никогда свиста пуль не слыхал, а люди не умеют ходить и на 15-ти верстах устают и падают. Егерский полк был еще в худшем состоянии, так что Цицианов не решился даже взять его с собой, а отправил в Кахетию к генералу Гулякову.
Таким образом, для похода в Ганжу ему с большими усилиями удалось собрать только шесть батальонов пехоты: 17-й егерский полк, батальон кавказских гренадер и два батальона севастопольцев при 11-ти орудиях. Кавалерию составляли три эскадрона нарвских драгун и две сотни казаков. Отряд этот 22 ноября 1803 г. двинулся в поход из-под Тифлиса.
Вступив в пределы ганжинского ханства, князь Цицианов писал Джеватхану: «Первая и главная причина моего прихода сюда та, что Ганжа со времен царицы Тамары принадлежала Грузии и только слабостью царей грузинских отторгнута от оной. Россия не может смотреть с равнодушием на расторжение Грузии, и не достойно бы было с силой и достоянием высокомощной и Богом вознесенной Российской империи оставить Ганжу, яко достояние и часть Грузии, в руках чуждых».
Поэтому, напоминая хану, что за шесть лет перед этим, во время похода графа Зубова, он присягнул на подданство России, Павел Цицианов требовал сдать крепость без сопротивления, чтобы не испытать несчастного жребия, которому некогда подпали Очаков, Измаил и Варшава.
«БЕССТЫДНЫЙ И С ПЕРСИДСКОЮ ДУШОЮ СУЛТАН! И ТЫ ЕЩЕ СМЕЕШЬ ПИСАТЬ КО МНЕ! В ТЕБЕ СОБАЧЬЯ ДУША И ОСЛИНЫЙ УМ, КАК МОЖЕШЬ ТЫ СВОИМИ КОВАРНЫМИ ОТГОВОРКАМИ ОБМАНУТЬ МЕНЯ? ЗНАЙ, ЧТО ДОКОЛЕ ТЫ НЕ БУДЕШЬ ВЕРНЫМ ДАННИКОМ МОЕГО ГОСУДАРЯ, ДОТОЛЕ БУДУ ЖЕЛАТЬ ТВОЕЮ КРОВЬЮ ВЫМЫТЬ МОИ САПОГИ…». Из письма князя Павла Цицианова елисуйскому султану
«Пришедши с войсками брать город, - писал Цицианов хану, - я по обычаю европейскому и вере, мною исповедуемой, должен, не приступаю к пролитию крови человеческой, предложить вам о сдаче города. Буде завтра в поддень не получу ответа, то брань возгорится. Я понесу под Ганжу огонь и меч, и вы узнаете, умею ли я держать слово».
Джеватхан не отрицал, что за шесть лет перед тем присягнул на подданство русской императрице, но прибавлял, что принудила его к этому сила, а не расположение к России. «Тогда, - писал он, - персидский шах был далеко, и на помощь его рассчитывать было нельзя, а теперь, слава Аллаху, он близко… А где же слыхано, чтобы русские были храбрее персиян»?
Получив такой ответ, Цицианов двинулся вперед и, 2 декабря 1803 г., овладев городскими садами и предместьем, обложил крепость. «Не имея при себе чертежей города и его окрестностей, хранящихся в Петербурге в депо карт у генерал-квартирмейстера, - писал Цицианов государю, - я принужден был сделать личное обозрение крепости, причем бой продолжался два часа и стоил нам трех офицеров и до ста нижних чинов, выбывшими из фронта (рапорт князя Цицианова 8 декабря 1807 г., № 108). Прибавим, что в числе тяжелораненых находился командир одной из егерских рот капитан Котляревский, будущий герой Мигри, Асландуза и Ленкорани.
«СЧАСТЛИВЫЙ ШТУРМ СЕЙ ЕСТЬ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО МОРАЛЬНОГО ПРЕВОСХОДСТВА РУССКИХ И ТОГО ДУХА УВЕРЕННОСТИ В ПОБЕДЕ, КОТОРЫЙ ПИТАТЬ И ВОСПЛАМЕНЯТЬ В СОЛДАТАХ СЧИТАЮ ПЕРВОЮ МОЕЮ ЦЕЛЬЮ». Из письма князя Павла Цицианова после взятия Ганжинской крепости
С занятием садов началось бомбардирование города. Джеватхан защищался геройски. Целый месяц длилась осада. Три раза возобновлял Цицианов требование сдать крепость, но все было напрасно. «Вы пишите, - отвечал ему Джеватхан, - что во время штурма кровь человеческая прольется и что на совести нашей грех будет. Когда так - не ходите, и кровь не прольется. А если пойдете, то прольется, конечно. Но грех на вас будет. Упоминаете также, что в законе христианском кровь проливать грешно, а в нашем магометанском сказано, что если кто нападет и кровь пролита будет, то за грех не вменяется».
Князь Павел Цицианов терял терпение.
«Я возьму крепость и предам тебя смерти», - грозил он упрямому хану.
«Ты найдешь меня мертвым на крепостной стене», - отвечал Джеват.
И оба клялись исполнить свое обещание.
29 декабря князь Цицианов собрал, наконец, военный совет, постановление которого выразилось в следующем протоколе (архив кавк. в. окр. шт., д. 1803 г., № 437):
Протокол, 29 числа декабря 1803 г., учиненный в военном совете, составленном под председательством г. генерал-лейтенанта и кавалера князя Цицианова из господ: генерал-майора, шефа Нарвского драгунского полка, Портнягина, полковников: от артиллерии Ахвердова, шефа 17-го егерского полка Карягина и Кавказского гренадерского полка подполковника Симоновича, при блокаде Ганжинской крепости.
В оном совете читаны были предложения г. генерал-лейтенантом князем Цициановым следующие бумаги:
1) Выписка из событий, бывших доселе при блокаде Ганжинской крепости, в коей объяснены неблагоприятные отзывы ганжинского Джеватхана на неоднократные предложения г. генерал-лейтенанта и кавалера князя Цицианова о сдаче крепости на дискрецию и побудительные причины, поставившие его, г. генерал-лейтенанта и кавалера в обязанность сделать военный совет для определения мер, какие в таком случае принять должно.
2) Последнее письмо, в тот же день от Джеватхана полученное, содержавшееся в околичностях и пустых выражениях, изъявляющих упорство его.
3) Статьи, начертанные г. генерал-лейтенантом и кавалером князем Цициановым, на коих он предполагал сдачу крепости.
Военный совет, по прочтении всех оных бумаг и по рассуждении, единогласно положил: послать к Джеватхану ганжинскому вышеописанные статьи о сдаче крепости с тем, чтобы в последний раз испытать намерения хана, не согласится ли он на те пункты и чтобы ответ на то прислал он 30 числа к полудню. А если на сие последнее предложение Джеватхан ганжинский не пришлет совсем или пришлет неудовлетворительный ответ, тогда в наказание гордости Джеватхана и упорства в сдаче крепости, а также уважая недостаток войск российских, особливо в фураже для лошадей, позднее время, нездоровые воды и умножение от того больных, и что для российских войск постыдно, сняв блокаду, от крепости отступить, - прибегнуть к последней и необходимой мере: взять крепость приступом (далее следуют подписи).
Условия, в тот же день отправленные к Джеват-хану, заключались в шести пунктах (акты кав. арх. ком., II, № 1179):
1) Джеватхан ганжинский со всеми жителями его владений должен присягнуть на подданство Государю Императору.
2) Крепость должна быть очищена и занята со всеми орудиями и военными снарядами российскими войсками.
3) Джеватхан ганжинский, находясь в подданстве российском, управляет своим владением на прежних правах, и пребудет данником России, платя по 20 тыс. руб. в год и за 1804 г. должен всю оную сумму заплатить при подписке сих статей.
4) Войска, расположенные в крепости и по дороге к Шамшадилю, должен снабдить провиантом и фуражом, а под сено отвести луга по утвержденным ценам.
5) На Шамшадиль и жителей оной провинции никакого притязания не иметь, а оставаться им, как они ныне состоят под управлением грузинского правительства.
6) В верность сохранения всего вышеописанного Джеват-хан ганжинский должен сына своего Хусейн-Кули-агу отдать аманатом для всегдашнего пребывания при главнокомандующем Грузией, коему будет производимо по 10-ти руб. в день (дело 364, донесение князя Цицианова от 10 января 1804 г., № 11).
Джеватхан не принял этих условий. Князь Цицианов назначил штурм в ночь со 2 на 3 января 1804 г. Войска были разделены на две колонны.
Первая, генерал-майора Портнягина (батальон Кавказского гренадерского полка, батальон Севастопольского и три эскадрона спешенных драгун, всего 859 чел.), должна была действовать со стороны карабагских или верхних ворот.
Вторая, полковника Карягина (два батальона 17-го егерского полка, всего 585 чел.) - со стороны тифлисских или цитадельных.
Остальные два батальона располагались в резерве, по одному за каждой колонной. При этих резервах находилась вся артиллерия и две сотни казаков. Наконец, татарская милиция, «яко недостойная по своей неверности вести войну вообще вместе с высокославными российскими войсками», назначена для содержания конной цепи вокруг садов и форштадта (дело 364, донесение князя Цицианова от 10 января 1804 г., № 11).
В темную морозную ночь войска вышли из лагеря и на рассвете стали под крепостью. Несколько горящих подсветов, брошенных неприятелем в ров, осветили русские штурмовые колонны. С крепостной стены загремели орудия. Приступ начался.
Колонна генерала Портнягина, приблизившись к карабагским воротам, приняла вправо, чтобы ворваться через брешь, прибитую накануне; но так как против этой бреши сосредоточены были основные силы ганжинцев, то Портнягин предпочел оставить ее в стороне и штурмовать крепостную стену при помощи лестниц. Сопротивление однако было столь велико, что нападение два раза было отбито, и только в третий раз, когда генерал Портнягин сам бросился в голове колонны в атаку, солдатам удалось взобраться на стену.
Портнягин, взошедший на стену первым, был окружен татарами, но, к счастью, подполковник Симонович с кавказскими гренадерами и майор Фитингоф с драгунами успели выручить генерала. «Титло храброго, - писал Цицианов, - не я даю генералу Портнягину, а солдаты, им предводимые, единогласно в войске провозглашали сие после штурма» (дело 364, донесение князя Цицианова от 10 января 1804 г., № 11).
Колонна полковника Карягина должна была начать приступ не прежде, как услышит барабанный бой Портнягина уже на стенах, но «храбрый и поседевший под ружьем полковник Карягин», видя вред, наносимый ему огнем неприятеля, который, бросая подсветы, освещал его колонну, кинулся вперед, не ожидая успехов Портнягина, «и с победою взошел на стену».
Здесь последовательно одна за другой были взяты три главные башни. В одной из них, Каджи-кале, находился сам Джеват-хан, не захотевший искать спасения в бегстве. Видя невозможность остановить русских, он сел на пушку и защищался до тех пор, пока не был изрублен капитаном Козловским, который и сам тут же пал под кинжалами ханских нукеров. Вместе с Джеват-ханом погиб и средний сын его Гусейн-Кулиага, тогда как двое других при самом начале штурма успели бежать.
Солдаты, между тем, втащили за собою на стены огромные, пятисаженные лестницы и по ним стали спускаться в город, где толпы конных и пеших татар в беспорядке носились по улицам, тщетно разыскивая ханский бунчук. Растерявшиеся жители оглашали воздух неистовыми криками. Сопротивления нигде уже не встречалось. Только в ханской мечети вспыхнул отчаянный бой, закончившийся истреблением пятисот последних запершихся в ней ганжинских защитников.
Взятие Ганжи стоило россиянам 17 офицеров и 227 нижних чинов убитыми и ранеными. В крепости, кроме больших военных и продовольственных запасов, взято 12 орудий, 6 фальконетов, штандарт с изображением на древке руки Магомета и 8 знамен, из которых одно «с нарисованным львом и надписями большой почитается важности». Сверх того, неприятель потерял 1750 человек убитыми и 17 тыс. 224 бойцов было взято в плен.
Достойно замечания, что во время кровавого штурма, из девяти тысяч женщин, собранных Джеват-Ханом в городе из селений в залог верности их мужей, ни одна из них не подверглась оскорблению или насилию. В числе пленных представлено было главнокомандующему все ханское семейство в самом бедственном положении. Уважая военную доблесть павшего хана, князь Цицианов не только даровал его семейству полную свободу и щедро одарил деньгами, но приказал разыскать тело Джеват-хана и похоронить его в пригородной мечети со всеми почестями, подобавшими его сану.
Молва об этом штурме дошла и до Петербурга.
«Слава Богу, слава и тебе, - писал Цицианову один из его друзей, граф Растопчин (впоследствии, в 1812 г., знаменитый московский генерал-губернатор), - не за то, что ты без артиллерии взял азиатский Гибралтар, не за то, что к чести победителей Очакова и Измаила, присоединил взятие Ганжи, не за то, что чувства твоей благородной души нашли отголосок в душе солдата и вместо зверства поселили в них человеколюбие («XIX век» в II. Письма Растопчина Цицианову).
Сам Цицианов высоко ценил подвиги солдат при взятии Ганжинской крепости. «Счастливый штурм сей, - писал князь, - есть доказательство морального превосходства русских и того духа уверенности в победе, который питать и воспламенять в солдатах считаю первою моею целью».
Его заботы о своих боевых сподвижниках, действительно, представляют собой редкий и трогательный пример. Так, в первые же минуты после ганжинского штурма, среди тяжких забот, он собирает сведения не о погибших, а и о тех, кто понес в этих погибших тяжкую, невозвратимую утрату. В рапорте государю, писанном, можно сказать, еще на дымящихся развалинах крепости, говоря о смерти драгунского поручика Кейта, кинувшегося на лестницу вслед за генералом Портнягиным, Цицианов прибавляет, «что после убитого осталась жена в беднейшем положении»; донося о смерти пожилого майора Бартенева, «считавшего долгом идти на приступ впереди своих подчиненных», он просит в память отца произвести в офицеры сына его портупей-прапорщика, «дабы он мог поспешить относительно храбрости по следам доблести отца своего». Вот почему князь Цицианов, несмотря на его строгость и даже суровость, был так безгранично любим своими подчиненными.
В политическом отношении взятие Ганжи было событием чрезвычайной важности, так как крепость эта считалась ключом к северным провинциям Персии. Поэтому, желая убедить побежденных, что русские никогда уже не оставят завоеванного края, Цицианов, на другой же день по взятии крепости, обратил главную городскую мечеть «в храм истинного Бога», а для того, чтобы и самое название Ганжи истребить из памяти народной, назвал город Елизаветполем, в честь императрицы Елизаветы Алексеевны.
Указом верховного грузинского правительства от 8 марта 1804 г. было объявлено по Грузии: «Кто после обнародования нового названия города и округа, через месяц или с 1 апреля, в прошениях, актах и во всех бумагах бывшую Ганжу будет называть Ганжею, а не Елизаветполем, с того будет взыскиваемо по одному серебряному рублю штрафа и собранная таким образом сумма, по предписаниям главнокомандующего, будет употреблена на общеполезные заведения и помощь Елизаветполю.
Ханство под именем Елизаветпольского округа было присоединено к России и подчинено управлению, сходному с уездами Грузии. Для охраны новой провинции Цицианов оставил в ней 17-й егерский полк под командой «испытанного в храбрости и знании службы полковника Карягина».
Продолжение следует
ВКО №5, 2009 г.
БОЛЬШАЯ КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА
Время Кнорринга, Цицианова и Гудовича. 1801-1809 гг.
Продолжение. Начало в № 5 за 2008
В основе предлагаемых вниманию читателей «ВКО» материалов лежат аналитические разработки генералов и офицеров штаба Кавказского военного округа, сделанные на рубеже XIX-ХХвв. (начальника штаба округа генерал-лейтенанта Н. Н. Белявского, генерал-майора В. А. Потто, офицеров К. Г. Вейденбаума, В. Н. Иваненко, Н. Г. Мокиевского-Зубка, В. И. Томкеева и Н. С. Аносова). Стиль и орфографию авторов редакция журнала стремилась максимально сохранить. В этом номере читателям «ВКО» предлагаются последствия взятии Ганжи, описание боя в Закатальском ущелье и подробности смерти генерал-майора Василия Семеновича Гулякова.
Падение Ганжи решило участь и Ширин-бека самухского, владение которого лежало в соседстве с Ганжей, при самом впадении Алазани в Куру, и находилось в зависимости от ганжинских ханов.
«Ширин-беку самухскому, - писал Цицианов, - со мною, высокославных российских войск главным начальником, переписываться и пересылаться послами не кстати и для меня низко. Приезжайте тотчас с покорностью, а если замедлите, то я вас и на земле и в воде найду. Вспомните, что слово свое держать я умею. Сказал, что Джарскую провинцию сокрушу - и сокрушил. Сказал, что царскую фамилию, раздирающую Грузию, из Грузии вывезу - и вывез. Сказал, что Ганжу возьму - и взял. Судите теперь, можете ли вы равняться с нами».
Ширин-бек немедленно явился в русский лагерь, присягнул на подданство и обязался платить подать по одной тысяче червонцев в год.
Хану нухинскому, принявшему на себя ходатайство за семью Джеват-хана, жена которого, Бегум, была его родная сестра, Цицианов писал: «Я прежде вашего письма, на другой же день после штурма, приказал отнести ей 600 рублей и представляю всемилостивейшему моему государю о произведении ей пенсии ежегодно по смерть… Теперь скажите, есть ли у вас такие правила и есть ли в вас подобные сердца?».
«Вы пишите, - говорил он далее, - что со времени прибытия моего сюда от вас сопротивления и вражды высочайшему двору делаемы не были. Да, скажите, можете ли вы и подумать такой сильной и славою в Европе и Азии гремящей державе, какова Российская, делать сопротивление? Может ли муха бороться с орлом или заяц со львом? Будьте уверены, что от меня зависит только приказать, и тогда Нухинского ханства также не будет, как и Ганжинского».
По получении реляции о взятии Ганжи император Александр пожаловал князю Цицианову чин генерала от инфантерии, Портнягину - орден св. Георгия 3-го класса, полковнику Карягину и еще шести офицерам - 4-й степени, а нижним чинам, участвующим в штурме, по рублю серебром.
Павел Цицианов, как свидетельствует его переписка с графом Растопчиным, был глубоко огорчен и своею наградой и денежным вознаграждением нижних чинов.
«Рубли, - писал он, - даются солдатам за вахтпарады, а за взятие крепости следовало бы медали. Разве прикажут к полученным рублям приделать ушки, но и тогда - на какой ленте носить их?».
«ШИРИН-БЕКУ САМУХСКОМУ СО МНОЮ, ВЫСОКОСЛАВНЫХ РОССИЙСКИХ ВОЙСК ГЛАВНЫМ НАЧАЛЬНИКОМ, ПЕРЕПИСЫВАТЬСЯ И ПЕРЕСЫЛАТЬСЯ ПОСЛАМИ НЕ КСТАТИ И ДЛЯ МЕНЯ НИЗКО. ПРИЕЗЖАЙТЕ ТОТЧАС С ПОКОРНОСТЬЮ, А ЕСЛИ ЗАМЕДЛИТЕ, ТО Я ВАС И НА ЗЕМЛЕ И В ВОДЕ НАЙДУ. ВСПОМНИТЕ, ЧТО СЛОВО СВОЕ ДЕРЖАТЬ Я УМЕЮ. СКАЗАЛ, ЧТО ДЖАРСКУЮ ПРОВИНЦИЮ СОКРУШУ - И СОКРУШИЛ. СКАЗАЛ, ЧТО ЦАРСКУЮ ФАМИЛИЮ, РАЗДИРАЮЩУЮ ГРУЗИЮ, ИЗ ГРУЗИИ ВЫВЕЗУ - И ВЫВЕЗ. СКАЗАЛ, ЧТО ГАНЖУ ВОЗЬМУ - И ВЗЯЛ. СУДИТЕ ТЕПЕРЬ, МОЖЕТЕ ЛИ ВЫ РАВНЯТЬСЯ С НАМИ». Из письма генерала князя Павла Цицианова Ширин-беку самухскому.
Относительно своей награды он писал государю: «Получив высочайшее повеление - представить мнение мое, к каким наградам удостаиваю я отличившихся в сражении с лезгинами 1 и 15 января сего года, я не дерзаю оного представить только потому, что не имею счастья ведать о священных правилах Вашего Величества относительно вознаграждения людей, жизнь свою в жертву службе приносящих, так и того, кому можно назначить орден св. Георгия, испытав то лично на себе, ибо до получения наград, всемилостивейше дарованных за отличия при штурме Ганжинской крепости, считал я, что, по II-й статье статута ордена, буду удостоен оным, тем паче, что всем начальникам, под предводительством коих крепость взята штурмом, таковые были дарованы. Десять лет тому назад, получив орден сей 3-го класса за штурм ретраншементов под Вильной, я оставался в полной уверенности, что орден сей 2-го класса от меня отъемлем быть не может, а лишение оного делает пятно службе моей, толико кратно осчастливленной высочайшим Вашего Величества одобрением» (донесение князя Цицианова от 25 апреля 1804 г., № 107).
Государь дал понять Цицианову, что «право требовать на законном основании воздаяния, за воинские подвиги установленного, не извиняет нескромных и несогласных с общим порядком выражений, заключающихся в его рапорте» (высочайший рескрипт 10 июня 1804 г.).
Тем не менее, Павлу Цицианову, помимо Анненской ленты, пожалован был прямо орден Александра Невского, а за взятие Ганжи установлена особая серебряная медаль.
«ПОТЕРЯ СЕГО ГЕНЕРАЛА, ТОЛИКИМИ ПОДВИГАМИ В СЕМ КРАЕ ОТЛИЧИВШЕГОСЯ, ЕСТЬ НАИНЕСЧАСТНЕЙШЕЕ СЛЕДСТВИЕ СЕГО СРАЖЕНИЯ. ОТЧАЯНИЕ ВОЙСКА, УНЫНИЕ ДРУЗЕЙ ЕГО, ОФИЦЕРОВ КАБАРДИНСКОГО ПОЛКА И СОЖАЛЕНИЕ ВСЕЙ ГРУЗИИ, КОТОРАЯ ОГРАЖДЕНА БЫЛА НЕУСЫПНЫМ ЕГО БДЕНИЕМ И МУЖЕСТВОМ, НАЛАГАЮТ НА МЕНЯ СВЯЩЕННУЮ ОБЯЗАННОСТЬ ОТДАТЬ ПАМЯТИ СЕГО ОТЛИЧНОГО ПОЛКОВОДЦА ПЕРЕД ЛИЦОМ ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ДОСТОДОЛЖНУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ. Я ЛИШИЛСЯ ПОМОЩНИКА УСЕРДНОГО, ВОЙСКА ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ЛИШИЛИСЬ НАЧАЛЬНИКА, ДРУГА ВЕРНОГО И ВОИНА НЕУСТРАШИМОГО». Из донесения генерала князя Павла Цицианова государю Александру Первому по случаю гибели в Закатальском ущелье генерал-майора Василия Семеновича Гулякова
Что же касается до пожалованных денег, то нижние чины полностью пожертвовали их в Сионский собор на постройку при нем колокольни, как бы в возмездие того, что наибольшее участие в ее разрушении при вторжении Ага-Магомет-шаха принимали ганжинцы. Эта колокольня существует и ныне. Кирпичная и выбеленная, она совсем не гармонирует своей бедной архитектурой с величественным стилем тысячелетнего массивного собора, облицованного тесанными плитами дикого камня, но она дорога для нас, как немой свидетель и усердия к святыне русского солдата и как исторический памятник кровавого ганжинского штурма.
НАКАЗАНИЕ ДЖАРЦЕВ И ПОРАЖЕНИЕ В ЗАКАТАЛАХ
В то время, как князь Цицианов осаждал Ганжу, в Кахетии готовилась большая экспедиция для наказания джарцев. Генерал-майор Гуляков собрал свой отряд при ур. Пейкаро близ Александровского редута на Алазани.
Два полка, Кабардинский и 15-й егерский, только что прибывший из России, батальон тифлисцев, несколько сотен грузинской милиции, казачья команда от полка Ефремова и 10 орудий уже были готовы к выступлению, когда вечером 30 декабря пришло известие, что шесть тысяч лезгин под начальством Сурхая казикумыкского перешли на правую сторону Алазани, верстах в сорока ниже лагеря.
Опасаясь, чтобы это скопище не бросилось на кахетинские селения, оставшиеся под охраной одних казачьих постов, генерал Гуляков в ту же ночь снялся с позиции и 1 января, в первый день нового 1804 г., открыл неприятельский стан, расположенный в лесу, до того заросшем терновым кустарником, что не было возможности провезти орудия.
Гуляков решился действовать одной пехотой и поручил атаку опытному подполковнику князю Георгию Эристову, отлично изучившему характер лезгин еще тогда, когда при грузинских царях он был сардарем именно в этой части Кахетии. Эристов взял с собой 320 охотников и, поддержанный егерской ротой, смело бросился на первый завал, приказав действовать одними штыками.
Лезгины, выбитые отсюда, два раза пытались удержаться в чаще тернового кустарника; но Эристов, не давая им опомниться, вел атаку за атакой и, наконец, опрокинув скопище в Алазань, заставил его спасаться вплавь под огнем артиллерии.
Шесть лезгинских знамен, отбитых охотниками в рукопашных схватках, достаточно свидетельствовали о поражении лезгин. Однако и нам этот день обошелся недешево. Из 320-ти человек выбыла почти четвертая часть - три офицера и 86 нижних чинов.
Бой уже окончился, когда на том берегу Алазани внезапно появилась новая трехтысячная партия, очевидно, спешившая на помощь к Сурхаю с тем, чтобы поставить нас между двумя огнями. Войска быстрым движением успели захватить ее на самой переправе и рассеяли сильным огнем.
10 января 1804 г. генерал Гуляков сам перешел за Алазань и двинулся к Джарам. Новые толпы лезгин, встретившие его на пути, не могли остановить наступления. Селение Джары, покинутое жителями, занято было без боя, но на этот раз Гуляков приказал предать его пламени. Цицианов не находил достаточных слов благодарить Гулякова.
«Прибыв вчерашний день в Тифлис, - писал он ему 14 января, - я узнал о новой вашей победе, и столь часто имел удовольствие отдавать справедливость вашим высшим высоким военным достоинствам, что мне не остается иного вам сказать, как то, что вашему превосходительству суждено, как видно, увековечить славу российского оружия в сей новоприобретенной земле, а мне соучаствовать в радости в том».
Письмо это не застало уже в живых храброго генерала.
Узнав, что джарцы со своими семьями укрылись в Закатальском ущелье, генерал Василий Гуляков решился загнать их в снежные горы, где гибель их, в случае дальнейшего упорства, становилась уже неизбежной.
По словам графа Михаила Семеновича Воронцова, участвовавшего в этой экспедиции молодым офицером, многие были против движения к Закаталам. По-видимому, генерал Гуляков колебался и сам, говоря, «что хочет открыть только место». Тем не менее, 15 января 1804 г. он двинулся туда со всем отрядом. Впереди шло грузинское ополчение и казачья команда. За ними - рота егерей с одним орудием, при которой находился сам Гуляков, а далее - остальная пехота.
От самого входа в ущелье начались сады, обнесенные высокими глинобитными стенами, за которыми виднелись каменные сакли. Это были летние жилища джарцев. В них и теперь, казалось, не было признаков жизни. Но едва отряд втянулся в узкую улицу между садами, как лезгины внезапно открыли по ним из-за стен сильный перекрестный огонь, а затем ринулись в шашки.
Смешавшаяся грузинская милиция подалась назад и смяла молодую, впервые находившуюся в деле егерскую роту. Здесь-то, среди общей сумятицы, одним из первых выстрелов был убит генерал Гуляков. Тело его несколько минут оставалось даже в руках неприятеля, но подоспевшие кабардинцы выручили останки любимого командира. Пушку тоже спасли, но остановить лезгин не было уже никакой возможности.
Бежавшие грузины, казаки и егеря увлекли за собой горсть кабардинцев и сбили всю остальную пехоту, которая не могла даже развернуться в тесном пространстве. Расстроенный отряд повернул назад и при этом беспорядочном отступлении многие были опрокинуты в глубокий овраг. В числе упавших были генералы Орбелиани и Леонтьев, а также молодой граф Михаил Воронцов.
«Я разбился бы до смерти, - пишет последний, - если бы не случилось упасть на других, которые уже прежде меня тою же толпою были столкнуты».
Когда он выбрался из яра, то увидел, что князь Дмитрий Орбелиани, поднявшийся прежде него, уже собрал людей и успел привести их в кое-какой порядок.
Но как идти вперед, так и отступать было одинаково трудно. Лезгины, поднявшиеся на стены садов, почти в упор расстреливали наших солдат, которые ложились рядами.
«Бог знает, как мы оттуда вышли, - писал тот же Воронцов к Цицианову, - никто из нас и не думал пережить этот день».
Из этого опасного положения выручили всех опять кабардинцы. «Разъяренные», как выражался Павел Цицианов, смертью любимого начальника, часть из них ринулась навстречу лезгинам, и пока задерживали натиск с фронта, другие, под командой подполковника Солениуса и майора Жиленкова, очистили ближайшие сады, а штабс-капитан Орбелиани взял штурмом стоявшую на пути мечеть.
Восемь часов длилась страшная битва, пока Орбелиани удалось вывести войска из ущелья, не оставив в руках неприятеля ничего, кроме убитых, которых поднимать было некому. Расстроенный отряд прошел через Джары и остановился у с. Мухах.
Трудно объяснить ошибки, допущенные генералом Гуляковым в этом роковом для него сражении. Ничего подобного, конечно, не могло бы случиться, если бы в голове колонны шла опытная боевая часть, а за ней находился резерв, который, в случае неудачи, мог бы принять на себя отступавших.
Между тем Гуляков, имевший под рукой прекрасные боевые войска, отправил вперед грузинское ополчение, быть может, и храброе, но мало обученное и еще менее того дисциплинированное. Оно дрогнуло первым. От грузин паника быстро перешла к егерям, никогда не бывшим в сражениях, а потому растерявшимся при виде бешеной атаки лезгин.
Артиллерия, не имевшая возможности действовать за теснотой, также без пользы затрудняла отряд, а недостача резерва довершила несчастный исход этого сражения, стоившего нам 20 офицеров и 526 нижних чинов.
Смерть генерала Гулякова глубоко поразила и опечалила князя Павла Цицианова. «Потеря сего генерала, толикими подвигами в сем крае отличившегося, - доносил он государю (донесение князя Цицианова от 1 февраля 1804 г., № 50), - есть наинесчастнейшее следствие сего сражения. Отчаяние войска, уныние друзей его, офицеров Кабардинского полка и сожаление всей Грузии, которая ограждена была неусыпным его бдением и мужеством, налагают на меня священную обязанность отдать памяти сего отличного полководца перед лицом Вашего Величества достодолжную справедливость. Я лишился помощника усердного, войска Вашего Величества лишились начальника, друга верного и воина неустрашимого».
Тело Гулякова сначала предано было земле в бедной деревушке Вакир, так как бодбийский митрополит (бодбийский митрополит считался после Алавердели первым архиереем Кахетии. Ему принадлежало право венчать на царство Кахетинского царя и ему же вверяемо было знамя, которое сопровождало сардаря, командовавшего передовым отрядом в царском войске) не согласился дать места для погребения покойного в Сигнахском монастыре, где покоятся мощи просветительницы Грузии Нины.
Кабардинские офицеры довели об этом до сведения князя Цицианова.
И вот что последний писал по этому поводу митрополиту бодбийскому (акты кавк. арх. ком. II, 572. Отношение князя Цицианова 31 января 1804 г., № 6).
«ВЫ ПИШИТЕ, ЧТО СО ВРЕМЕНИ ПРИБЫТИЯ МОЕГО СЮДА ОТ ВАС СОПРОТИВЛЕНИЯ И ВРАЖДЫ ВЫСОЧАЙШЕМУ ДВОРУ ДЕЛАЕМЫ НЕ БЫЛИ. ДА, СКАЖИТЕ, МОЖЕТЕ ЛИ ВЫ И ПОДУМАТЬ ТАКОЙ СИЛЬНОЙ И СЛАВОЮ В ЕВРОПЕ И АЗИИ ГРЕМЯЩЕЙ ДЕРЖАВЕ, КАКОВА РОССИЙСКАЯ, ДЕЛАТЬ СОПРОТИВЛЕНИЕ? МОЖЕТ ЛИ МУХА БОРОТЬСЯ С ОРЛОМ ИЛИ ЗАЯЦ СО ЛЬВОМ? БУДЬ ТЕ УВЕРЕНЫ, ЧТО ОТ МЕНЯ ЗАВИСИТ ТОЛЬКО ПРИКАЗАТЬ, И ТОГДА НУХИНСКОГО ХАНСТВА ТАКЖЕ НЕ БУДЕТ, КАК И ГАНЖИНСКОГО». Из письма генерала князя Павла Цицианова хану Нухинскому
«К крайнему удивлению узнал я, что ваше высокопреосвященство не позволили похоронить в Сигнахском монастыре тело покойного генерал-майора Гулякова, который убит в сражении на защиту Грузии, который целый год, стоя в лагерях, лишен был совершенно спокойствия для того только, чтобы охранить от неприятеля Кахетию и ваши жилища, который, наконец, на удивление всем, одержал так много знаменитых и славных побед, что прославил себя и оставил память свою на веки, а целой Карталинии и Кахетии доставил спокойствие и тишину. Вся Грузия, питаясь плодами его подвигов, обязана вечной благодарностью столь храброму генералу. Я не могу поверить, чтобы вы употребили такой поступок против покойного, мученически подвизавшегося за Грузию генерала. Но если это правда, то прошу без всякой медленности уведомить меня, какое вы имели на то право и что могло воспрепятствовать вам похоронить тело генерала, увенчавшего всю Грузию счастьем. Уверяю при этом ваше высокопреосвященство, что за подобный поступок весьма можете быть лишены епархии и сана».
Митрополит поспешил принести извинения, и тело Гулякова, перенесенное со всеми почестями в Сигнах, было погребено в стенах бодбийского монастыря, под сенью храма, где почивает и святая Нина. Могила его помещается в самой церкви и на мраморной плите, покрывающей прах героя, вырезана на русском и на грузинском языках следующая надпись: «Храброму, мужественному и неустрашимому генерал-майору Василию Семеновичу Гулякову воздвигнул сей памятник скорби начальник и друг его князь Цицианов».
«…Я УЗНАЛ О НОВОЙ ВАШЕЙ ПОБЕДЕ, И СТОЛЬ ЧАСТО ИМЕЛ УДОВОЛЬСТВИЕ ОТДАВАТЬ СПРАВЕДЛИВОСТЬ ВАШИМ ВЫСШИМ ВЫСОКИМ ВОЕННЫМ ДОСТОИНСТВАМ, ЧТО МНЕ НЕ ОСТАЕТСЯ ИНОГО ВАМ СКАЗАТЬ, КАК ТО, ЧТО ВАШЕМУ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ СУЖДЕНО, КАК ВИДНО, УВЕКОВЕЧИТЬ СЛАВУ РОССИЙСКОГО ОРУЖИЯ В СЕЙ НОВОПРИОБРЕТЕННОЙ ЗЕМЛЕ, А МНЕ СОУЧАСТВОВАТЬ В РАДОСТИ В ТОМ». Из письма князя Павла Цицианова генерал-майору Василию Гулякову по случаю взятия с. Джары
Последняя земная награда не застала Гулякова в живых. Курьер привез ему Анненскую ленту через плечо в тот самый момент, когда опускали его в могилу (в 1845 г., по повелению Императора Николая Павловича, генералу Василию Гулякову воздвигнут памятник в крепости Закаталы. Он находится на расстоянии в полверсты от того места, где действительно убит военачальник - сподвижник Цицианова).
В то же время, считая себя обязанным заботиться о поддержании в Кабардинском полку «тех отличных достоинств храбрости и порядка, которыми полк превосходил все прочие, под начальством убитого в сражении генерала Гулякова и, дабы потеря сего храброго офицера для славы войск не столь была чувствительна» - Цицианов просил о назначении шефом полка генерал-майора князя Дмитрия Орбелиани, а командиром полка - майора Алексеева, «который приобрел общую любовь и привязанность того полка офицеров» (донесение Павла Цицианова от 1 февраля 1804 г., № 48).
В этих задушевных строках перед нами весь Павел Цицианов. Он понимал, что только любовь и полное доверие подчиненных к начальнику могут творить чудеса и вызывать к действию те великие нравственные силы, которыми побеждал Александр Суворов. Как ученик Суворова, постигший тайну его побед, Цицианов искал опоры именно в этой могучей силе и положил ее в основу того фундамента, на котором построилась вся вековая слава кавказской армии. Цицианов создал собою целую школу. Ей следовал Котляревский и ее завершил Ермолов.
Несмотря на поражение, понесенное нашими войсками в Закаталах, упорный бой этот произвел на лезгин такое впечатление, что они поняли невозможность дальнейшей борьбы и, вместо упоения победой, явились с мольбой о пощаде. Белоканцы и другие давали клятву жить мирно, слагая вину на джарцев, а джарцы говорили, «что случившееся есть дело воли Божьей».
Князь Орбелиани потребовал от них следуемой дани и, получив обещание, что джарцы исполнят все наши требования, привел их к присяге и объявил помилование.
ПАВЕЛ ЦИЦИАНОВ ПОНИМАЛ, ЧТО ТОЛЬКО ЛЮБОВЬ И ПОЛНОЕ ДОВЕРИЕ ПОДЧИНЕННЫХ К НАЧАЛЬНИКУ МОГУТ ТВОРИТЬ ЧУДЕСА И ВЫЗЫВАТЬ К ДЕЙСТВИЮ ТЕ ВЕЛИКИЕ НРАВСТВЕННЫЕ СИЛЫ, КОТОРЫМИ ПОБЕЖДАЛ АЛЕКСАНДР СУВОРОВ. КАК УЧЕНИК ГЕНЕРАЛИССИМУСА, ПОСТИГШИЙ ТАЙНУ ЕГО ПОБЕД, ГЕНЕРАЛ ПАВЕЛ ЦИЦИАНОВ ИСКАЛ ОПОРЫ ИМЕННО В ЭТОЙ МОГУЧЕЙ СИЛЕ И ПОЛОЖИЛ ЕЕ В ОСНОВУ ТОГО ФУНДАМЕНТА, НА КОТОРОМ ПОСТРОИЛАСЬ ВСЯ ВЕКОВАЯ СЛАВА КАВКАЗСКОЙ АРМИИ. ЦИЦИАНОВ СОЗДАЛ СОБОЮ ЦЕЛУЮ ШКОЛУ. ЕЙ СЛЕДОВАЛ КОТЛЯРЕВСКИЙ И ЕЕ ЗАВЕРШИЛ ЕРМОЛОВ.
Ни он, ни князь Цицианов, конечно, не обманывали себя на счет истинного положения дел в Джарской области, но надо было пока довольствоваться и этой сомнительной покорностью, так как князь Цицианов переносил свою кипучую деятельность уже на другую окраину.
Но стоя под Ганжой, генерал от инфантерии князь Павел Цицианов получил высочайший рескрипт, в котором государь требовал, «чтобы по взятии Ганжи обратить все силы на занятие Имеретии, ибо царь Соломон коварством своим и разными умыслами подает все права на такое предприятие».
Таким образом, на очереди теперь стояла Имеретия.
Продолжение следует
ВКО №6, 2009 г.
БОЛЬШАЯ КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА
Время Кнорринга, Цицианова и Гудовича. 1801-1809 гг.
Продолжение. Начало в № 5 за 2008 г.
Идея публикации - генерал-майор Е. Никитенко
В основе предлагаемых вниманию читателей «ВКО» материалов лежат аналитические разработки генералов и офицеров штаба Кавказского военного округа, сделанные на рубеже XIX-ХХ вв. (начальника штаба округа генерал-лейтенанта Н. Н. Белявского, генерал-майора В. А. Потто, офицеров К. Г. Вейденбаума, В. Н. Иваненко, Н. Г. Мокиевского-Зубка, В. И. Томкеева и Н. С. Аносова). Стиль и орфографию авторов редакция журнала стремилась максимально сохранить. В этом номере читателям «ВКО» предлагаются описание событий в Имеретии после кончины царя Соломона I и воцарение Соломона II, война между Имеретией и Мингрелией, принятие Мингрелии и Имеретии в русское подданство.
Князь Павел Цицианов не имел надобности искать удобных случаев для вмешательства в дела Западного Закавказья. Такие случаи представлялись сами собой как естественное последствие присоединения Грузии к русской державе. Водворение сильной власти в бывшем Грузинском царстве немедленно вызвало искания и просьбы о покровительстве со стороны соседних владетелей, находившихся в постоянной вражде между собой. Таким образом, относительно Имеретии и Мингрелии не только не было недостатка в поводах к вмешательству, а, напротив, Павел Цицианов не мог, даже при желании, уклониться от обращаемых к нему призывов о посредничестве и защите слабых против сильных.
Имеретинский царь Соломон I, союзник Екатерины Великой во время турецкой войны 1769 г., скончался скоропостижно в Кутаиси 23 апреля 1784 г. (в грузинской хронике показан 1782 г., но академик Броссе доказал, что царь Соломон I был жив еще в июне 1783 г. Brosset, Hist. De la Georgie, II partie, 2 livr. 249, 394, 574. Известный авантюрист Яков Рейнеггс говорил положительно, что царь Соломон I скончался 23 апреля 1784 г. Reineggs, Beshreibung des Kaukasus, II. 26).
Властитель Имеретии не оставил прямого наследника мужского пола. Ближайшее право на престол принадлежало сыну его младшего брата Арчила, царевичу Давиду. Но имеретинские сановники не решались в тревожное время посадить царем десятилетнего мальчика (Давид Арчилович родился в 1773 г. Его мать Елена была дочерью царя Ираклия II), воспитывавшегося в Грузии у своего деде царя Ираклия II.
Они признали в достоинстве царя Давида Георгиевича (по другим сведениям, Давид Георгиевич был назначен только заместителем (наибом) во время малолетства законного царя Давида Арчиловича. Brosset, Hist. De la Georgie, II partie, 2 livr. 249), двоюродного брата Соломона I.
В 1790 г. юный Давид Арчилович, при помощи грузинского царя, силой овладел Имеретией и воцарился под именем Соломона II. Соперник его бежал в Ахалцих, откуда тщетно пытался низвергнуть Соломона, высылая против него наемные шайки лезгин. Потерпев полную неудачу, он обратился к посредничеству Ираклия. Соломон, по увещанию своего деда, примирился с Давидом Георгиевичем и возвратил ему наследственные имения, но взял в заложники его единственного сына трехлетнего царевича Константина. Мальчик содержался с тех пор под строгим присмотром в крепости Мухури, в Раче (Давид Георгиевич умер в 1792 г. Жена его, Анна Матвеевна (или Мамуковна), была урожденная княжна Орбелиани).
Имеретинские цари издавна враждовали со своими соседями, владетелями Мингрелии, носившими титул дадиан. Поводом к вражде были исторические права царей Имеретии на Мингрелию, как на бывшее их достояние, отложившиеся в смутное время. Соломон II, несмотря на свои родственные связи с Григорием Дадианом (Соломон был женат на сестре Григория, дочери Кациа Дадиана, а Григорий на царевне Нине, дочери грузинского царя Георгия XII), продолжал с ним войну, начатую еще при его предшественнике.
Григорий, дважды изгнанный из Мингрелии, решился искать русского подданства (письмо его к кол. сов. Соколову от 20 декабря 1802 г. Акты кавк. арх. ком., II, № 899). По свидетельству грузинского хроникера, князь Павел Цицианов очень обрадовался этому известию (Brosset, Hist. De la Georgie, II partie, 2 livr. 278).
Действительно, ходатайство мингрельского владетеля подоспело как раз вовремя. Оно вполне соответствовало видам русского правительства на побережье Черного моря и, сверх того, давало Павлу Цицианову возможность произвести давление на имеретинского царя, поведение которого относительно Грузии решительно не согласовывалось с правилами доброго соседства.
В 1802 г. царица Анна, вдова царя Давида Георгиевича имеретинского, выехала в Петербург для ходатайства перед императором Александром I о побуждении царя Соломона II дать свободу сыну ее Константину, содержавшемуся в крепости Мухури.
Государь принял близко к сердцу горе матери, лишенной единственного сына. Он повелел коллежскому советнику Соколову отправиться в Имеретию и объявить Соломону высочайшую волю об освобождении царевича. Александр Егорович Соколов (1780-1819) состоял при вице-канцлере Куракине. Свою любопытную во многих отношениях поездку в Имеретию он описал в сочинении «Путешествие мое в Имеретию с линии Кавказской, мое там у царя пребывание, с ним сношение и обратное оттуда путешествие в Грузию». Это сочинение издано в 1874 г. Московским обществом Истории и Древностей.
Миссия Соколова не имела успеха. Соломон, знавший, что посланец имеет при себе императорскую грамоту на его имя, не спешил, однако, назначить ему аудиенцию. Наконец, когда грамота была вручена царю, он поставил для освобождения царевича Константина такие условия, которые не могли быть приняты.
А именно - он выразил желание, чтобы русские войска, расквартированные в Грузии, оказали ему помощь в войне с владетелем Мингрелии (Соколов. Путешествие мое в Имеретию, 73, 75).
Соломон II не мог не сознавать, в какую опасную игру он вступил, противясь положительно выраженной воле русского государя. Но посторонние влияния были сильнее голоса благоразумия.
ОТНОСИТЕЛЬНО ИМЕРЕТИИ И МИНГРЕЛИИ НЕ ТОЛЬКО НЕ БЫЛО НЕДОСТАТКА В ПОВОДАХ К ВМЕШАТЕЛЬСТВУ, А, НАПРОТИВ, КНЯЗЬ ПАВЕЛ ЦИЦИАНОВ НЕ МОГ, ДАЖЕ ПРИ ЖЕЛАНИИ, УКЛОНИТЬСЯ ОТ ОБРАЩАЕМЫХ К НЕМУ ПРИЗЫВОВ О ПОСРЕДНИЧЕСТВЕ И ЗАЩИТЕ СЛАБЫХ ПРОТИВ СИЛЬНЫХ.
С одной стороны, сардарь князь Кайхосро Церетели, пользовавшийся особенной доверенностью царя, настаивал на продолжении войны с Дадианом. По словам Соколова, сардарь рассчитывал получить в свое владение часть завоеванных мингрельских земель (Соколов. Путешествие мое в Имеретию, 27).
С другой, - бабка Соломона II, вдовствующая грузинская царица Дарья (она питала и личное нерасположение к Григорию Дадиану как женатому на дочери ее пасынка царя Георгия XII, которого она считала похитителем престола, принадлежавшего ее сыновьям по завещанию царя Ираклия II), поддерживавшая смуты в Грузии, убеждала его не уступать требованиям Соколова, так как русское правительство, по ее словам, добивалось освобождения царевича Константина только для того, чтобы возвести его на имеретинский престол. Внушение царицы Дарьи поддерживались ее сыновьями Юлоном, Александром и Парнаозом. Скрываясь в Имеретии, они убеждали царя принять участие в общем восстании, которое ожидалось в Грузии в 1802 г. (Соколов, 168).
Таким образом, князь Цицианов имел все основания как для вмешательства в дела Мингрелии, просившей о подданстве, так и для принятия решительных мер против явного недоброжелательства царя Соломона. Но перед любого рода действиями необходимо было выяснить взгляд турецкого правительства на отношение России к владениям Западного Закавказья.
ИМЕРЕТИНСКИЕ ЦАРИ ИЗДАВНА ВРАЖДОВАЛИ СО СВОИМИ СОСЕДЯМИ, ВЛАДЕТЕЛЯМИ МИНГРЕЛИИ, НОСИВШИМИ ТИТУЛ ДАДИАН. ПОВОДОМ К ВРАЖДЕ БЫЛИ ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРАВА ЦАРЕЙ ИМЕРЕТИИ НА МИНГРЕЛИЮ, КАК НА БЫВШЕЕ ИХ ДОСТОЯНИЕ, ОТЛОЖИВШИЕСЯ В СМУТНОЕ ВРЕМЯ.
Оказалось, что правительство султана относилось совершенно равнодушно к событиям на Кавказе.
«Действительный камергер Италинский, - писал император Александр князю Павлу Цицианову от 25 июня 1803 г. (акты кавк. арх. ком., II, № 903) - донес мне о письме вашем к нему относительно Мингрелии и прочих соседственных с Грузией областей, которые предполагается принять в подданстве России. Еще до получения извещения вашего, что вы по сим предметам отнеслись к министру моему в Константинополе, предписал я ему представить Порте занятие войсками моими земель сих, как событие для нее равнодушное, поелику мнимое ее областям сим покровительство всегда было для бесполезно и ничтожно; а потому и уверен я, что в податливости Порты на сей счет министр мой большого затруднения не встретит, и вы можете продолжать начатые операции. Что же касается до уступки Ахалциха с его округом, то если бы и нужно было для России приобретение сей крепости, - помышлять об этом нет никакого следа, тем более, что невозможно и самому султану, когда бы и был он на то согласен, выпустить из рук какую-либо часть наследия халифов, не быв к тому вынужден силой оружия. Сие последнее средство тем менее употреблено было может с моей стороны, что сохранение империи Турецкой в настоящем ее положение сходственно с пользой России. По каковой причине не только не желаю я что-либо на счет ее приобрести, но и сохранить целость ее владений от замыслов других держав на оные. Вследствие сего непреложного намерения моего, имеете Вы не посягать на точную соответственность Порты Оттоманской».
Высочайшее повеление это развязало руки князя Цицианова в отношении Мингрелии. Он поспешил (письмо от 26 июня 1803 г. Акты кавк. арх. ком., II, № 904) сообщить Григорию Дадиану главные основания подданства: владетель обязывался принять русский отряд в 1.500 бойцов при генерале для защиты Мингрелии от неприятелей, снабжать этот отряд потребным провиантом за условленную плату; сохранять в своей власти внутреннее управление страной на прежних правах и обычаях, не допускать смертной казни, «яко нетерпимой в российском правлении».
Владетель с радостью принял эти условия и просил ускорить присылку войска в виду враждебны действий царя Соломона (письмо к князю Цицианову от 21 августа 1803 г. Акты кавк. арх. ком., II, № 908). Дело не могло, однако совершиться так быстро, как того желали обе стороны. Имеретинский царь относился крайне недоброжелательно к готовившемуся событию и не пропускал через свои земли посланцев Павла Цицианова и владетеля Мингрелии. Один из таких посланцев был даже убит в Имеретии, а находившиеся при нем письма князя Цицианова к Дадиану попали в руки Соломона (представление князя Цицианова графу А. Воронцову от 31 июля 1803 г. Акты кавк. арх. ком., II, № 704).
Несмотря на все препятствия, дело продвинулось вперед настолько, что в ноябре 1803 г., перед выступлением в поход под Ганжу, князь Цицианов отправил в Мингрелию полковника Майнова для приведения владетеля к присяге на подданство и для постановления окончательных условий, которые Дадиан должен был подписать в виде просительных пунктов.
В последний день ноября, после трудного похода через Ахалцих, Батум и Поти, полковник Майнов прибыл в сел. Диди-чала, где находился владетель Григорий. Второго декабря владетель подписал просительные пункты, а четвертого числа, вместе со многими князьями, принял торжественную присягу на верность подданства русскому государю (рапорт полковника Майнова от 4 января 1804 г. и донесение князя Цицианова графу А. Воронцову от 20 января 1804 г. Акты кавк. арх. ком., III, №№ 913, 914).
В Петербурге не встретили препятствий к принятию поставленных Цициановым условий подданства Мингрелии, за исключением того пункта, который сохранял за князем Григорием титула и права владетеля. Дадиан в своих просительных пунктах особенно настаивал на этом.
Между тем в Петербурге нашли, что «титул владетельного князя может во многом препятствовать тем расположениям, кои для устройства Мингрелии и для самой существенной пользы народа нужно будет учинить со временем, и желанию нашему, чтобы образ правления в Мингрелии был подчинен единому и непременному порядку, не оставляя оный зависящим от прихотливого самовластия владельца» (письмо князя Чарторыйского к князю Цицианову от 20 марта 1804 г. Акты кавк. арх. ком., III, № 918).
В силу этого министерство иностранных дел полагало необходимым именовать князя Дадиана не владетелем, а наследственно начальствующим Мингрелией с правом суда и расправы от имени государя императора. Затем начальствующий Мингрелией лишался права налагать и взимать в свою пользу какие бы то ни было подати. Все доходы княжества должны были поступать в императорскую казну, а князю Дадиану назначено определенное жалованье.
Князь Цицианов отвечал на эти предложения, что он только по политической дальновидности «дал имя просительных пунктов тому, что ничто иное есть, как трактат, без коего князь Дадиан не хотел войти в подданство Российской империи. Оставя то, что столь чувствительная перемена в условиях, на коих он вступил в подданство, должна поразить и устрашить князя Дадиана; оставя то, что не токмо я, но и все по мне главноуправляющие лишатся доверия от соседей к ним и к производимым ими с вступающими условиям, каковое я уже и потерял уводом членов царственного грузинского дома из Грузии, хотя оно было необходимо, и сие-то есть единственная причина двухмесячной моей негоциации с имеретинским царем, который, страшась перемен, ни на что согласиться не желал; оставя все сии уважения, спешу предварить ваше сиятельство, что о сих переменах объявить прежде невозможно, доколе войска не займут Мингрелии, дабы совсем не потерять сие приобретение, ибо без ни страх лишения владения с лишением титула и сии перемены, обращающие в ничтожество его власть, могут заставить его отложиться от подданство, и тогда насильственный вход войск в земле, подобной альпийским горам, покрытым густейшими лесами, и в земле, не имеющей ни дорог, ни мостов на пребыстрых и широких реках, будет стоить несколько тысяч воинов. Итак, буде перемены сии невозможны предоставить времени и именно тому, когда Мингрелия достоверную подаст надежду вознаградить государственные издержки богатыми рудниками или иным чем, или когда представится случай (храни, Боже слышать) неблагонамеренностью владетеля или его преемников лишить сей род оного достоинства по всей справедливости, сделав явным пред светом о его преступлении против которой либо статей; то, по крайней мере, прошу для пользы империи и дел здешних не прежде ввести оные перемены, как по вступлении войск. Сии же пользы налагают на меня обязанность испрашивать у вашего сиятельства хотя общего начертания правил в подобных случаях на будущее время, льстя себя надеждой, что вы согласится со мной изволите, что за 3 тыс. верст ожидать ответа в переговорах невозможно. Не могу умолчать также и о том, что без достаточных военных сил законы давать в начертании трактатов, сколько бы ни слаб был договаривающийся, но пребывающий в неприступном месте, по мнению моему, весьма неудобно или, по крайней мере, выше моих понятий».
Император Александр благосклонно принял этот энергичный протест князя Павла Цицианова и рескриптом от 4 июля 1804 г. утвердил в полной мере акт, заключенный в виде просительных пунктов, с князем Григорием Дадиан (акты кавк. арх. ком., II, № 778).
Выше было уже сказано о неудачной миссии Соколова, имевшего поручение убедить имеретинского царя Соломона освободить из заточения царевича Константина. Вскоре по прибытии в Тифлис князь Цицианов получил высочайшее повеление (акты кавк. арх. ком., II, № 687) от 23 февраля 1803 г. употребить все возможные способы для доставления царевичу свободы.
Кроме того, Цицианову предстояло побудить царя Соломона к исполнению еще и другого требования, непосредственно касавшегося спокойствия Грузии. А именно - выдачи царевича Юлона и Парнаоза. Укрывшись в Имеретии, они удобно поддерживали оттуда беспорядки в Карталинии и Осетии.
Население Имеретии, разоренное бесконечной войной с владетелем Мингрелии, тяготилось пребыванием в царстве беглецов, на содержание которых с их многочисленной свитой приходилось ему платить особый налог. Несомненно, что и сам Соломон сознавал все неприличие и опасность покровительства врагам русского государя, но не имел силы отказать в приюте царевичам, связанным с ним узами кровного родства.
Приступив к исполнению высочайшего повеления, главнокомандующий отправил к царю Соломону правителя своей канцелярии Броневского с настоятельным требованием выдачи грузинских царевичей и освобождения царевича Константина. Соломону было уже известно в это время ходатайство владетеля Мингрелии о принятии его в русское подданство.
Предвидя, что при таких условиях ему не удастся удержать за собой областей, отнятых у князя Григория Дадиана, он поспешил исполнить часть требований князя Цицианова и выразил желание вступить под покровительство России с тем условием, чтобы русские войска являлись к нему на помощь по его призыву. При этом он, конечно, имел в виду подчинить себе русским оружием мингрельского владетеля.
Соломон с большим трудом согласился на освобождение царевича Константина. Сначала он объявил Броневскому, что для него легче отдать все царство, нежели выпустить из крепости и повергнуть Имеретию в междоусобие, и никакая сила не может его исторгнуть из заключения.
«Но затем, вняв голосу благоразумия, согласился дать пленнику свободу, причем словесно выразил Броневскому желание, чтобы Константин был увезен в Петербург. Соломон опасался, что русское правительство имеет тайное намерение возвести царевича на имеретинский престол или, по крайней мере, держать его в виде постоянной угрозы царю. Опасение это было также одной из причин, заставлявших Соломона искать покровительство России. В числе условий он ставил высочайшее утверждение его и потомства его в сан царей имеретинских, а в случае бездетства назначение наследником царевича Константина» (отношение Цицианова к графу Воронцову от 12 июня 1803 г. акты кавк. арх. ком., II, № 701).
Марши частей и соединений в условиях горной войны превращаются в самостоятельные операции, требующие тщательной организации, подготовки и осуществления.
В отношении удаления из Имеретии Юлона и Парнаоза миссия Броневского не имела успеха. Царевичи остались глухи ко всем убеждениям и отказались выехать в Петербург, где им был обещан благоволительный прием наравне с прочими членами грузинского царского дома. По правам гостеприимства и родства Соломон не мог употребить над ними насилия. Он обещал, однако, если бы царевичи задумали искать убежища в Персии, уведомить князя Цицианова об этом и сообщить ему об избранном беглецами пути.
С согласия князя Цицианова царь Соломон отправил в Петербург князя Соломона Леонидзе с прошением о принятии Имеретии под покровительство России. По объясненным уже причинам он желал, чтобы акт этот совершился прежде вступления владетеля Мингрелии в русское подданство. Вследствие этого, изъявляя наружно все знаки преданности русскому правительству, царь тайно противодействовал сношениям Цицианова с князем Григорием Дадианом и не прекращал войны с Мингрелией. Цицианов не раз в почтительной форме намекал Соломону на то, что насильственными мерами против владетеля, ищущего русского подданства, он рискует навлечь на себя гнев государя.
КНЯЗЬ ЦИЦИАНОВ ИМЕЛ ВСЕ ОСНОВАНИЯ КАК ДЛЯ ВМЕШАТЕЛЬСТВА В ДЕЛА МИНГРЕЛИИ, ПРОСИВШЕЙ О ПОДДАНСТВЕ, ТАК И ДЛЯ ПРИНЯТИЯ РЕШИТЕЛЬНЫХ МЕР ПРОТИВ ЯВНОГО НЕДОБРОЖЕЛАТЕЛЬСТВА ЦАРЯ СОЛОМОНА. НО ПЕРЕД ЛЮБОГО РОДА ДЕЙСТВИЯМИ, НЕОБХОДИМО БЫЛО ВЫЯСНИТЬ ВЗГЛЯД ТУРЕЦКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА НА ОТНОШЕНИЕ РОССИИ К ВЛАДЕНИЯМ ЗАПАДНОГО ЗАКАВКАЗЬЯ. ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ПРАВИТЕЛЬСТВО СУЛТАНА ОТНОСИЛОСЬ СОВЕРШЕННО РАВНОДУШНО К СОБЫТИЯМ НА КАВКАЗЕ.
Соломон, ослепленный своей ненавистью к Дадиану, не обращал внимания на эти предостережения. Убийство посланца, о котором было сказано выше, давало князю Цицианову законный повод к введению в Имеретию отряда для наказания Соломона. Из Петербурга ему прямо указывали на необходимость этой меры.
26 октября 1803 г. последовало высочайшее повеление о решительных действиях против царя имеретинского. Упомянув о сношениях его с Турцией и о коварном убийстве посланца владетеля Мингрелии, император Александр сообщил князю Цицианову, что начатые негоциации с князем Соломоном Леонидзе прекращены.
«Не остается уже места никакому сомнению, - сказано было в этом повелении, - что кротость и увещание бездейственны будут в обращении на путь правый сего закоснелого в пронырстве владельца, и что настало время принять меры осторожности, долженствующие предохранить Грузию от таких неудобств, которые в Имеретии день ото дня усиливаются. Если, до получения сего повеления, царь Соломон, сверх ожидания моего, обратился бы к чистосердечному решению, то, не отлагая никакого занятия областей его, совершить оное, объявив ему, что дух неудовольствия, оказавшийся между подданными его, усиливаясь повседневно, может произвести смятение в царстве его, на кои по смежности Грузии с Имеретией вы равнодушно взирать не можете, ибо спокойствие оной от того нарушено быть может; что, вступая во владение его, имеете вы в виду сколько предосторожность сию, сколько же и желание выше отвратить всякую опасность, ему лично предстоять могущую. Если же царь имеретинский, суетною надеждою ослепленный, что преступление его останется ненаказанным, не изъявит повиновения своего, то, отметая околичности, приступите вы к делу с объявлением, что случившиеся с посланными князя Дадиана сделало меру сию необходимую, подав вам опыт того, что князь мингрельский, поступивший в подданство России и потому имеющий право на заступничество ее, ожидать должен от соседа, попирающего столь зверским образом священный повсюду закон гостеприимства; что сверх сего Имеретия, по местному положению своему, пересекая сообщение Грузии с Мингрелией, имели вы долг занятием оной успокоить себя на тот счет, что посылаемые от вас из одной сих областей в другие не будут иметь равного жребия с посланными князя Дадиана. Когда, по занятии Имеретии, беспрепятственное сообщение Грузии с Мингрелией обеспечено будет, приступите вы к введению моих войск во владения князя Дадиана, коль скоро вы признаете имеющиеся у вас способы на то достаточными. А впрочем, оставляется вам совершенная свобода, - Мингрелию ли прежде занять, или начать Имеретию».
Князь Цицианов, конечно, не замедлил бы исполнить это высочайшее повеление, «развязавшее его совершенно в поведении с царем Соломоном». Но ожидавшиеся с Кавказской линии два полка могли прибыть в Тифлис только в ноябре 1803 г., когда князь Цицианов уже приготовился к походу под Ганжу.
Карта Кавказского края
«Наказание, заслуживаемое царем Соломоном, - отвечал он графу А. Р. Воронцову 17 ноября 1803 г. (акты кавк. арх. ком., II, №№ 721, 723 и 725), - я отлагаю только до прибытия двух полков, которые вступили уже в пределы Грузии. Поелику уже я сделал приготовления для экспедиции на Ганжу, имеющей продолжиться не более месяца, с помощью Божией, то к занятию Имеретии не прежде могу приступить, как по благоуспешному окончанию сего предприятия».
Сообщая государственному канцлеру о своих предположениях относительно мер против Имеретии, князь Цицианов высказал надежду, что ему не будет поставлено в вину, если он по местным обстоятельствам признает необходимым отложить до благоприятного времени исполнение того или другого высочайшего повеления.
«КОГДА, ПО ЗАНЯТИИ ИМЕРЕТИИ, БЕСПРЕПЯТСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ ГРУЗИИ С МИНГРЕЛИЕЙ ОБЕСПЕЧЕНО БУДЕТ, ПРИСТУПИТЕ ВЫ К ВВЕДЕНИЮ МОИХ ВОЙСК ВО ВЛАДЕНИЯ КНЯЗЯ ДАДИАНА, КОЛЬ СКОРО ВЫ ПРИЗНАЕТЕ ИМЕЮЩИЕСЯ У ВАС СПОСОБЫ НА ТО ДОСТАТОЧНЫМИ. А ВПРОЧЕМ, ОСТАВЛЯЕТСЯ ВАМ СОВЕРШЕННАЯ СВОБОДА, - МИНГРЕЛИЮ ЛИ ПРЕЖДЕ ЗАНЯТЬ, ИЛИ НАЧАТЬ ИМЕРЕТИЮ». Из письма императора Александра I князю Павлу Цицианову
Граф А. Р. Воронцов понял, что Цицианов стесняется в расположении своих действий слишком точными указаниями из Петербурга. Он поспешил успокоить кавказского главнокомандующего в неизменном благоволении к нему государя и при этом писал от 23 декабря 1803 г.: «владельца имеретинского Соломона, я думаю, в вероломстве его добрыми средствами, конечно, исправить нельзя, а хорошенько его по-азиатски постращать, то и будет он гладок, в чем мы на вас и полагаемся. Посланника его мы к вам отошлем, с объявлением ему, что вы во всем уполномочены, как с царем его кончить. Я, находя не сходным здесь с сим посланником в переговоры вступать и на отсылку его к вам государю императору представить, тем паче я на то побуждаем был, чтобы мы здесь иногда что-либо несходного не учинили с нашими предположениями, что и легко бы случиться могло, что здесь его посольство приняли с разными знаками милостей, а вы в то же самое время за гнусные деяния его наказывали; и так милости и наказания будут уже выходить из одних рук, то есть из ваших, а я весьма удостоверен, что вы все то учиняете, что для пользы сего края и обеспечения оного нужным признаете».
Настал 1804 г. Ганжа пала, и Цицианов получил возможность обратить внимание свое и силы на Имеретию. От графа А. Р. Воронцова получил он из Петербурга напоминание о том, что «там не токмо не колеблются в принятом намерении занять войсками российскими Имеретию, но напротив того ожидают исполнения его без дальнейшего отлагательства».
Направив отряд к Сураму, Цицианов письмом от 7 февраля 1804 г. уведомил имеретинского сардаря князя Кайхосро Церетели, что «буря угрожает Имеретии с севера; но она может быть отвращена быть одной покорностью царя Соломона, - и тогда, буде все будет окончено миролюбиво, воссияет солнце яснее прежнего над царством Имеретинским; тогда царствование царя Соломона не помутится ни на единый час его жизни, которая и сединами украсится на его безвредном престоле».
Впрочем, князь Цицианов, несмотря на настояния из Петербурга, предпочитал окончить дело с царем Соломоном дружелюбным соглашением. Для него поговорка - «худой мир лучше доброй ссоры» - имела особенное значение. Война с Имеретией могла затянуться, а между тем на очереди стояла более важная задача - сломить заносчивость Эриванского хана.
Развернуть крупные группировки войск в горных условиях - практически нереально. Поэтому основная тактическая единица в подобных условиях - усиленный батальон.
Имеретинский царь, со своей стороны, сделался сговорчивее с тех пор, как Кавказский гренадерский полк подвинулся к границам Имеретии. Под предлогом поздравления князя Цицианова с взятием Ганжи, Соломон прислал к нему князя Кайхосро Церетели и князя Сехния Цулукидзе с большой свитой. В присланном с ними письме царь после дружеских упреков главнокомандующему на то, что он не известил его о столь знаменитой победе, уведомлял, что посланцы объявят его желания и надежды. Оказалось, что царь ищет и просит его принять в русское подданство под условием присоединения к Имеретии Лечхума, отнятого у владетеля Мингрелии.
По первому пункту Павел Цицианов выразил согласие на ходатайство перед государем. Относительно же Лечхума объявил, что не может допустить отчуждения области у состоявшего в русском подданстве князя Дадиана.
На этом переговоры прекратились. Имеретинские посланцы, ссылаясь на отсутствие полномочий от царя на возвращение Лечхума владетелю Мингрелии, просили дать им срок для окончательного ответа. Цицианов согласился обождать двенадцать дней и для ускорения дела отправил в Кутаис вместе с посланцами своего уполномоченного гвардии поручика и камергера графа М. С. Воронцова.
Миссия Воронцова не имела успеха. Соломон, увлекаемый враждебной к нам партией, принял, наконец, Воронцова, но только для того, чтобы отказаться от подписи условий подданства.
Для ускорения развязки князь Цицианов обратился к мере, которой вообще пользовался редко и неохотно как несовместной с достоинством представителя сильной державы. Перед выступлением в Имеретию он отправил туда «авангард из золота и серебра для прельщения, считая, что может быть сим средством дружелюбно можно будет вступить в оную» (отношение к князю Чарторыйскому от 20 марта 1804 г. акты кавк. арх. ком., II, № 742).
Распоряжение этим авангардом было поручено тестю имеретинского сардаря Кайхосро Церетели, князю Георгию Абашидзе, много потрудившемуся в деле мирного присоединения Имеретии. По свидетельству самого Цицианова, этот 60-летний старик, несмотря на трудность дороги, ни на несносную погоду, два месяца кряду почти не сходил с лошади, разъезжая между г. Гори, где находился главнокомандующий, и резиденцией Соломона.
Золотой авангард имел быстрый успех. Все влиятельные противники вступления Имеретии в русское подданство изменили свое мнение и уговорили Соломона не навлекать несчастья на страну. Царь известил Цицианова, что желает иметь с ним личное свидание. Вследствие этого главнокомандующий отправился с ротой егерей в Вахань, последнее карталинское селение к имеретинской границе.
Соломон с большой свитой остановился в сел. Легвани. Свидание состоялось 19 апреля 1804 г. на открытом поле при ур. Слазнаури. Верный своим привычкам, Соломон вновь поставил условием подданства оставление в его власти Лечхумской провинции. Цицианов прервал совещание, объявив царю, что с сожалением видит себя в необходимости иметь с ним уже другого рода свидание, т. е. «на ратном поле со шпагой в руках».
На следующий день, 20 апреля, Цицианов послал войска в ближайшие имеретинские селения для приведения помещиков и крестьян к присяге на верность России. Обряд был исполнен ими беспрекословно и даже с радостью.
Мера эта поколебала Соломона. Он вновь прислал к Цицианову своих ближних советников для переговоров. Царь соглашался, наконец, подписать трактат под видом просительных пунктов, но просил пункт о возвращении Лечхума владетелю Мингрелии не приводить в исполнение до тех пор, пока права на эту область не будут рассмотрены самим государем. Цицианов согласился на эту оговорку и письменно обязался оставить за Соломоном все завоеванные им в Лечхуме крепости и селения впредь до решения вопроса высочайшей властью.
После согласования этого пункта царь Соломон и князь Павел Цицианов вновь имели свидание 25 апреля 1804 г. Царь торжественно принял присягу со своими сановниками и подписал просительные пункты. Главнокомандующий возложил на него алмазные знаки ордена святого Александра Невского.
С облегченным сердцем донес Цицианов об этом важном акте, стоившем ему больших трудов и тяжких забот.
«Священная воля Вашего Величества, - писал он государю 25 апреля 1804 г., - чтобы по совершении присоединения царства Имеретинского к Российской империи и устроив через побережные владения Мингрелии сообщение с Тавридой, связал я сей край с метрополией, Богу благодарение - исполнена; присяга же царя Соломона, при сем подносимая, послужит свидетельством тому, что царство сие обращено в одну из провинций российских, - как видно, по определению Правителя судеб, чтобы царство Грузинское, в 1390 г. разделенное на царство Имеретинское и владение Мингрельское Александром I, царем грузинским, Александром I, императором всероссийским, соединена была паки воедино».
Подписанный Соломоном акт был утвержден императором Александром 4 июля 1804 г. В жалованной грамоте, данной в этот день на имя царя Имеретинского, сказано: «снисходя на прошение ваше и подвластного вам народа о принятии под державу Нашу и в вечное подданство империи Нашей, - в чем вы с первейшими князьями царства Имеретинского и присягу уже Нам и преемникам Нашим учинили, - всемилостивейшее на то соизволяем и подтверждаем вас, любезно-верноподданный Нам царь имеретинской земли Соломон, в сем достоинстве вашем, которое по силе сей Нашей жалованной грамоты и наследники ваши всегда от Нас принимать должны и повеления Наши исполнять. Поручая вам же управлять имеретинским народом с кротостью и правосудием и утвердив во всей силе просительные ваши пункты, торжественно объявляем и императорским Нашим словом обещаем вас и весь народ имеретинский, яко верных Наших подданных, и всех будущих по вас преемников охранять от неприятелей ваших, будучи предуверены, что вы и преемники ваши как в преданности вашей, так и в точном выполнении обязанностей ваших пребудете непоколебимы».
Продолжение следует
Воздушно-космическая оборона № 1, 2010 г.
Идея публикации - генерал-майор Е.Никитенко
БОЛЬШАЯ КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА (9)
В горах на боевые действия оказывают влияние резкая пересеченность рельефа, наличие труднопроходимых участков и ограниченное количество дорог. Фото: СКВО, Андрей БОБРУН, Георгий МИНЕСАШВИЛИ
Время Корринга, Цицианова и Гудовича. 1801-1809 гг.
В этом номере вниманию читателей «ВКО» предлагаются: вопрос о крепости Поти; посылка в Мингрелию статского советника Петра Литвинова; прибытие к устью реки Хопи русской эскадры; высадка Белевского мушкетерского полка; смерть князя Григория Дадиана; владетель Абхазии Келеш-бей отказывается выдать князя Левана Дадиана, назначенного владетелем Мингрелии; поход генерал-майора Рыкхофа в Абхазию и занятие крепости Анаклия; освобождение князя Левана Дадиана; принесение им верноподданнической присяги; интриги царя Соломона; присоединение к России княжества Гурии.
Продолжение.
Начало в № 5 за 2008.
Турецкое правительство отнеслось совершенно равнодушно к присоединению Мингрелии и Имеретии. Вскоре после принятия Мингрелии в русское подданство рейс-эфенди, разговаривая о разных делах с посланником Италинским, даже не упомянул об этом событии. Также мало внимания обратила Порта и на присягу царя Соломона. Но Цицианов еще не считал свою задачу оконченной.
Главной целью занятия нашими войсками владений Западного Закавказья он полагал установление свободного сообщения Грузии с Россией через порты, расположенные на мингрельском побережье Черного моря. Важнейшим из этих портов считали тогда Потийский, так как он, находясь при устье реки Риона, давал возможность доставлять войска, тяжести и товары вверх по реке почти до самого Кутаиса.
При тогдашнем отсутствии дорог в лесистой и болотистой низменности Мингрелии водяной путь по Риону являлся единственным для перевозки сколько-нибудь значительных грузов.
«Пристань Поти, - доносил Павел Цицианов государю еще 27 июня 1803 г., - нахожу я столь нужною, что почитаю наивыгоднейшим для России приобретение сего одного пункта, нежели всей Мингрелии, коей зависимость определится зависимостью Поти».
Между тем, разрешая Цицианову свободу действий относительно Мингрелии, император Александр сделал исключение именно для Поти в виду того, что в крепости этой находилось до 50 тыс. бойцов турецкого гарнизона. Хотя по Кайнарджийскому трактату Турция и не имела права удерживать за собой Потийскую крепость, тем не менее, российское министерство иностранных дел признавало необходимость избегать поводов к возбуждению неудовольствия Порты.
Вследствие этого Павлу Цицианову было предложено изобрести такой способ к занятию Поти, который, не подавая турецкому правительству повода к явному негодованию в адрес России, мог бы утвердить за нами этот важный приморский пункт.
По мнению князя Чарторыйского, для достижения этой цели представлялись три средства.
«В Крыму, - писал он Цицианову 20 марта 1804 г., - занимаются теперь отправлением провианта в Поти, дабы оттуда по Риону препроводить оный в Мингрелию; ваше сиятельство могли послать в Поти штаб-офицера, придав ему отборную команду из самых лучших солдат, известных расторопностью, храбростью и усердием, числом до 50-ти человек. Сей чиновник, прибывши в Поти, сделает по обычаям азиатским подарок коменданту, обласкает таковыми же гарнизон и привлечет к себе любовь жителей хорошим обхождением. Он объявит турецкому начальнику, что прислан от вас для приема и препровождения в Мингрелию имеющего прибыть из Крыма провианта, по действительном коего отправлении останется там, под предлогом ожидания из Мингрелии разных вещей для пересылки в Крым и так далее. Мало помалу турки привыкнуть видеть его и команду, яко друзей своих, и он останется в той крепости в прямом виде комиссара нашего. Таким образом, мы, достигши настоящей цели своей, не трогая турецкий гарнизон, отъемлем у Порты право роптать на нас. А между тем, сделавши сей первый шаг и видя, каково оный будет принят Портой, мы можем неприметно укрепляться в Поти и, сообразуясь с обстоятельствами, сделаться единственными оной хозяевами.
Второе средство состоит в том, чтобы, по внушению вашему, князь Дадиан, до вступления войск в Мингрелию, постарался употребить в пользу известное корыстолюбие азиатцев, подкупив на наш счет турецкого начальника, в Поти находящегося, и самый гарнизон, дабы они оттуда разошлись под видом каких-либо междоусобных несогласий или неудовольствий на высшее начальство, и тогда с отрядом мингрельцев, будто преследуя какую-либо партию хищников, отправленный от князя Дадиана, нашел крепостцу Поти без гарнизона, займет ее своим войском и, укрепясь в ней, известит пашу, коему она подведомственна, что, желая оградить пределы Мингрелии и Имеретии от беспрерывных набегов хищнических партий, в необходимости нашелся занять означенную крепость, которая была брошена турецким гарнизоном. После сего, с занятием войсками нашими Мингрелии, займем мы и Поти, яко место, в коем нашли мы мингрельский гарнизон, - и так мы лично ничего противного Порте не учиним, овладев крепостью, в третьих руках бывшею. Буде первое средство неудобоисполнительно и князя Дадиана не признаете способным к употреблению на сие дело, требующее скромности, - в таковом случае вы последуете описанному во втором пункте средству на убеждение турецкого гарнизона с начальником его оставить Поти и потом, по прошествии нескольких дней, воинский наш отряд из Мингрелии, проходя будто мимо той крепости для преследования лезгин и нашел оную без гарнизона, займет ее, обласкав жителей и уверяя их, что из милосердия к ним, как остающимся без защиты, нужным счел занять Поти».
Князь Цицианов сомневался в возможности приобретения Поти иным средством, кроме силы, так как нельзя было ожидать, чтобы турецкий комендант, получавший большой доход от пристани, согласился даже из-за вознаграждения добровольно отказаться от своей привилегии.
Тем не менее, исполняя высочайшее повеление, главнокомандующий отправил через Имеретию в Мингрелию статского советника Литвинова, поручив ему войти в соглашение с потийским комендантом относительно выгрузки провианта.
Между тем транспортные суда с провиантом, отправленные из Таганрога, подошли к Поти. Турецкий комендант не только не допустил выгрузки, но даже не позволил послать команду на берег за водой. Транспорты должны были возвратиться обратно. То же самое случилось и с двумя нашими военными судами в то время, когда Литвинов находился уже в Мингрелии. Комендант крепости опять не пустил никого на берег и послал сказать командующему эскадрой, что никого из русских в Мингрелии нет.
К счастью, Литвинов во время узнал об этом. Двое отважных казаков пустились в открытое море на челноке и догнали удалявшиеся суда. Литвинов не без основания видел в недоброжелательстве турецкого коменданта влияние царя имеретинского. Соломон, несмотря на присягу, оставался тайным врагом России. Присутствие в Кутаисе русского отряда стесняло бы свободу его действий. Царь знал, что Цицианов, занятый под Эриванью, не может выделить ни одного полка в Имеретию. Оставалось только принять меры к тому, чтобы войска не могли высадиться и на мингрельский берег.
Император Александр считал в то время существенно необходимым сохранить добрые отношения с Турцией. Вследствие этого он повелел Цицианову оставить замыслы на Поти, найти на мингрельском побережье какую-либо другую пристань для высадки войск. Вместе с тем посланнику нашему в Константинополе было поручено добиться у Порты разрешения на беспрепятственный привоз в Поти русских грузов, следующих в Закавказье.
Удобное для высадки место нашлось при устье реки Хопи, к северу от Поти. Литвинов, в ожидании прибытия войск из Крыма, построил здесь небольшой редут, обнесенный толстым деревянным забором. Это небольшое укрепление дало пристани название Редут-кале, сохранившееся до начала XX-го века. Здесь, в октябре 1804 г., вступил на мингрельский берег Белевский мушкетерский полк, прибывший под командой его шефа генерал-майора Рыкхофа.
Полк отплыл из Севастополя на кораблях «Михаил», «Исидор» и «Тольской Богоматери». Артиллерия была погружена на бриг «Александр». В море суда разлучились и к Мингрелии прибыли только «Михаил» и «Исидор». Корабль «Тольской Богоматери» и бриг «Александр» после бурного плавания достигли устья Хопи только 2 декабря. Едва роты и артиллерия высадились на берег, как сильным западным штормом оба судна были разбиты, причем погибло до 170 чел. судовой команды с четырьмя офицерами.
Тяжело было положение белевцев в негостеприимной Мингрелии. В дождливое осеннее время, по едва проведенным тропинкам, проложенным в лесах, пришлось им занимать наиболее важные пункты на берегу Риона, таща с собой артиллерию и полковые тяжести. Помещений никаких не было. пища скудна и непривычна.
Литвинов в следующих выражениях описывает труды белевцев после высадки в Хопи: «полк в переноске провианта от Хопи до Риона терпит великое затруднение, ибо все сие расстояние, верст до восьми продолжающееся, пересечено ручьями и двумя довольно глубокими речками, в непроходимом лесу текущими, которые при дождях так возвышаются, что, выходя из берегов, потопляют весь лес и по первой дороге, проложенной нарочно отряженным для сего батальном, я сам шел по пояс в воде; на моста оставались только переклады, покрытые на пол аршина водою; по сей-то дороге надлежало переносить на людях провиант».
9 ИЮЛЯ 1805 г. НОВЫЙ ВЛАДЕТЕЛЬ МИНГРЕЛИИ КНЯЗЬ ЛЕВАН ДАДИАН В ПРИСУТСТВИИ ДЯДИ СВОЕГО МАНУЧАРА ДАДИАНА, АБХАЗСКИХ ВЛАДЕЛЬЦЕВ ЛЕВАНА И МАНУЧАРА ШЕРВАШИДЗЕ И ОДИШСКИХ КНЯЗЕЙ, ПРИНЕС УСТАНОВЛЕННУЮ ПРИСЯГУ НА ВЕРНОСТЬ ПОДДАНСТВА РОССИИ, ПО УТВЕРЖДЕННОМУ ЦЕРЕМОНИАЛУ, ВРУЧИЛ ВЛАДЕТЕЛЮ ВЫСОЧАЙШУЮ УТВЕРДИТЕЛЬНУЮ ГРАМОТУ, ЗНАМЯ, ОРДЕН СВ. АННЫ ПЕРВОЙ СТЕПЕНИ И САБЛЮ.
Между тем полку, чуть не с первого дня прибытия в Мингрелию, пришлось принять участие в военных действиях. Владетель Мингрелии Григорий Дадиан скончался после продолжительной болезни 24 октября 1804 г. Литвинов считал виновником его смерти царя Соломона. Такого же мнения держалось и местное население. Справедлив был этот слух или нет, во всяком случае, должно было опасаться возникновения беспорядков со стороны двух братьев покойного владетеля, Манучара и Тариэла, всегда враждовавших с ним по подстрекательству царя Соломона. Домогательство их на получение в свои руки управления княжеством могло иметь тем больший успех, что прежний наследник князя Григория, его малолетний сын Леван, жил в качестве заложника в доме абхазского владетеля Келеш-бея.
Литвинов немедленно ввел в Одиши один батальон для поддержания порядка и отобрал от знатнейших князей Мингрелии подписки в повиновении старшему сыну покойного владетеля, как законному его наследнику.
Князь Цицианов вполне одобрил эти решительные меры, обуздавшие до некоторой степени домогательства и происки князей Манучара и Тариэла. Для окончательного успокоения края главнокомандующий поспешил войти с представлением о пожаловании высочайшей инвеституры новому владетелю Мингрелии, с назначением его матери княгини Нины правительницей и с учреждением особого совета впредь до достижения князем Леваном совершеннолетия.
Рескриптом от 26 января 1805 г. император Александр утвердил в полной мере все представления князя Павла Цицианова. Князь Леван Григорьевич был объявлен владетелем Мингрелии. Управление страной вверено правительнице и совету из четырех знатнейших особ. Все затруднения состояли только в том, что Келеш-бей абхазский уклонялся под разными предлогами от выдачи своего воспитанника. Все убеждения Литвинова и угрозы Цицианова остались без успеха. Потеряв терпение, главнокомандующий приказал генерал-майору Рыкхофу подкрепить требование вооруженной рукой.
Для обеспечения сообщений наступательного отряда с Мингрелией, Рыкхоф потребовал заложников от главнейших абхазских княжеских фамилий, но получил решительный отказ. Тогда с тремя ротами, без артиллерии, он переправился за р. Ингур и разорил верст на 20 попутные селения. Эта жестокая мера имела успех. На четвертый день похода князья представили восемь заложников. Впрочем, дальнейшее движение оказалось совершенно невозможным из-за отсутствия дорог в непроходимых лесах. Возвратившись в местечко Зугдиди, Рыкхоф с тремя гренадерскими ротами и двумя шестифунтовыми орудиями направился к пограничной абхазской крепости Анаклия, расположенной в устье реки Ингур.
В пять часов пополудни 28 марта 1805 г. отряд приблизился к небольшому деревянному с земляным валом укреплению, защищавшему подступ к Анаклии. Укрепление было взято штурмом. Причем с нашей стороны убит 1 и ранено 5 рядовых. Комендант крепости, видя бесполезность сопротивления, сдал ее без выстрела. Рыкхоф готовился уже к походу берегом моря до Сухума, как Келеш-бей, устрашенный взятием Анаклии, прислал к нему 2 апреля князя Левана Дадиана и просил прекратить военные действия.
Преобладание каменистых грунтов затрудняет инженерное оборудование местности в ходе боевых действий в гора
Фото: СКВО, Андрей БОБРУН, Георгий МИНЕСАШВИЛИ
Князь Павел Цицианов был очень доволен действиями Рыкхофа, но вместе с тем и встревожен взятием Анаклии.
«Занятие Анаклии, - писал он Литвинову, - хотя много способствовало успеху, но я не могу не тревожиться от сего случая, потому что крепость сия состоит в зависимости от турок и там находится и начальник гарнизона, поставленный от турецкого двора. Вам же довольно известна связь наша с Портою, а также и то, что занятие сие совершенно будет противно нашим политическим обращениям с турецким двором. Для того-то, чтобы поправить сколько-нибудь сие сверх чаяния моего случившееся происшествие, предписал я генерал-майору Рыкхофу сдать крепость опять турецкому начальнику и немедленно возвратиться назад. Вы же должны со своей стороны уверить его тем, что сей шаг, так как оно и есть, сделать без воли и приказания моего и что генерал, с войсками туда ходивший, принужден был к тому упорством Келеш-бея, на коего должна в сем случае пасть вся вина».
Турецкое правительство было действительно обеспокоено известием о занятии Анаклии войсками дружественной державы. Но стараниями посланника нашего в Константинополе Италинского Порта удовлетворилась данными ей объяснениями. Происшествие это не имело никаких дурных последствий.
ГЛАВНОЙ ЦЕЛЬЮ ЗАНЯТИЯ НАШИМИ ВОЙСКАМИ ВЛАДЕНИЙ ЗАПАДНОГО ЗАКАВКАЗЬЯ КНЯЗЬ ПАВЕЛ ЦИЦИАНОВ ПОЛАГАЛ УСТАНОВЛЕНИЕ СВОБОДНОГО СООБЩЕНИЯ ГРУЗИИ С РОССИЕЙ ЧЕРЕЗ ПОРТЫ, РАСПОЛОЖЕННЫЕ НА МИНГРЕЛЬСКОМ ПОБЕРЕЖЬЕ ЧЕРНОГО МОРЯ. ВАЖНЕЙШИМ ИЗ ЭТИХ ПОРТОВ СЧИТАЛИ ТОГДА ПОТИЙСКИЙ, ТАК КАК ОН, НАХОДЯСЬ ПРИ УСТЬЕ РЕКИ РИОНА ДАВАЛ ВОЗМОЖНОСТЬ ДОСТАВЛЯТЬ ВОЙСКА, МАТЕРИАЛЬНО-ТЕХНИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА ТОВАРЫ ВВЕРХ ПО РЕКЕ ПОЧТИ ДО САМОГО КУТАИСА.
В сел. Банза 9 июля 1805 г. новый владетель Мингрелии князь Леван Дадиан в присутствии дяди своего Манучара Дадиана, абхазских владельцев Левана и Манучара Шервашидзе и одишских князей, принес установленную присягу на верность подданства. Литвинов, по утвержденному церемониалу, вручил владетелю высочайшую утвердительную грамоту, знамя, орден св. Анны первой степени и саблю. Абхазские князья Манучар и Леван Шервашидзе присягнули также, как владельцы земли, издревле принадлежавшей мингрельскому княжеству.
Этим торжеством заключился акт вступления Мингрелии в русское подданство. Главная заслуга в этом трудном для нас деле принадлежит Литвинову. Князь Цицианов, с благородной откровенностью, свидетельствовал перед государем о полезной деятельности своего сотрудника:
«…когда в отсутствие мое из Грузии в Эриванскую экспедицию, вся Грузия, оставшаяся под управлением генерал-лейтенанта князя Волконского с 13-ю батальонами пехоты, пришла в расстроенное состояние до прибытия моего, в то время статский советник Литвинов с 80-ю гренадерами умел в в двух новоприобретенных владениях, еще не утвержденных на прочном основании, вести такое поведение, что, при всех от неблагоприятствующих нам нарушениях и ложных реляциях, Баба-ханом рассеянных, оба сии владения остались спокойными, ничего не предпринимали, а ожидали только окончания помянутой экспедиции».
Петр Максимович Литвинов родился в 1760 г. В 1803 г. был командирован по высочайшему повелению в распоряжение князя Цицианова, неоднократно жаловавшегося на неимение в Грузии способных и честных чиновников. Никакой определенной должности Литвинову не назначалось и срока его пребывания в Грузии не обозначалось. Он должен был возвратиться в Петербург, где состоял советником государственного ассигнационного банка, когда дела по управлению Грузией придут в некоторый порядок. По окончании дела в Мингрелии и Имеретии, Литвинов (по представлению князя Цицианова) был назначен на тех же основаниях правителем Грузии. Впоследствии Петр Литвинов занимал должность подольского гражданского губернатора. Скончался в Вене 27 ноября 1834 г.
Со времени вступления Мингрелии в русское подданство владетели ее, преемственно вступавшие в управление, неизменно и искренне оставались верными принятой присяге.
Нельзя сказать того же о царе Соломоне. Вступив в русское подданство 25 апреля 1804 г., имеретинский царь руководствовался единственной надеждой удержать за собой Лечхум при помощи и содействия русского правительства. Не видя исполнения своих ожиданий, он предпринял целый ряд действий, доказывавших его недоброжелательство к России и недоверие к князю Цицианову.
РАЗРЕШАЯ ПАВЛУ ЦИЦИАНОВУ СВОБОДУ ДЕЙСТВИЙ ОТНОСИТЕЛЬНО МИНГРЕЛИИ, ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР СДЕЛАЛ ИСКЛЮЧЕНИЕ ИМЕННО ДЛЯ ПОТИ В ВИДУ ТОГО, ЧТО В КРЕПОСТИ ЭТОЙ НАХОДИЛОСЬ ДО 50 ТЫС. БОЙЦОВ ТУРЕЦКОГО ГАРНИЗОНА. ХОТЯ ПО КАЙНАРДЖИЙСКОМУ ТРАКТАТУ ТУРЦИЯ И НЕ ИМЕЛА ПРАВА УДЕРЖИВАТЬ ЗА СОБОЙ ПОТИЙСКУЮ КРЕПОСТЬ, ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, РОССИЙСКОЕ МИНИСТЕРСТВО ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ПРИЗНАВАЛО НЕОБХОДИМОСТЬ ИЗБЕГАТЬ ПОВОДОВ К ВОЗБУЖДЕНИЮ НЕУДОВОЛЬСТВИЯ ПОРТЫ.
Несмотря на все уверения в противном, Соломон был убежден в намерении главнокомандующего лишить его престола. Преследуемый этой мыслью, он подговорил царевича Константина к побегу из Тифлиса в Имеретию. Имея предполагаемого соперника в своих руках, он считал себя более обеспеченным от мнимых замыслов князя Павла Цицианова. Те же соображения заставили его противодействовать высадке войск на мингрельский берег и содействовать Келеш-бею не выдавать генералу Рыкхофу князя Левана Дадиана. Интриги эти, как уже было сказано, не имели успеха.
Тогда Соломон, опять-таки в видах личной безопасности, под разными пустыми предлогами, воспротивился введению в Кутаис батальона Белевского полка, угрожая в противном случае покинуть город. Наконец, к величайшему негодованию князя Цицианова, царь уклонился от отправления в Петербург депутатов для принесения благодарности за принятие Имеретии в русское подданство.
Соломон не скрывал, что только надежда получить Лечхум послужила связью его соединения с Россией. Явное нежелание царя исполнить свой верноподданнический долг было для Павла Цицианова явным доказательством его измены, чем даже сношения с ахалцыхским пашой, о которых имелись кое-какие сведения.
«Я не иначе теперь думаю о царе, - писал главнокомандующий Литвинову, - как об изменнике, ибо не исполнить высочайшей воли отправлением депутатов есть явное ослушание против государя и измена, а с изменниками я мириться не могу, хотя бы он после сего оставался спокойным, ничего не предпринимая».
Несомненно, за этими грозными словами последовали бы и грозные действия, если бы князь Цицианов не был поглощен всецело делами Восточного Закавказья, требовавшими его личного там присутствия. Судьба Соломона, как будет показано далее, разрешилась только в 1810 г., когда «пылкий Цицианов» уже лежал в безвестной могиле под стенами Бакинской крепости.
Вступление в русское подданство царства Имеретинского повлекло за собой подчинение власти русского государя также и княжества Гурийского, которое, хотя и номинально, считалось подвластным Имеретии. Вследствие этого в трактат, заключенный 25 апреля 1804 г. с царем Соломоном, Гурия была включена как часть его владения.
Князь Цицианов известил об этом владетеля Гурии князя Мамия Гуриели коротким, но ясным письмом от 29 мая 1804 г.: «…так как царство Имеретинское имело счастье вступить в подданство всемилостивейшего государя императора всероссийского, то и провинция Гурия без всякого сомнения долженствует, по всегдашней зависимости своей от Имеретии, состоя и ныне в равной от нее зависимости, быть также в подданстве всероссийской державы, с каковым вступлением поздравляю вашу светлость, яко нового верноподданного России».
Продолжение следует.
