Эволюция доктринальных установок в советском военном искусстве в 80-х годах
ВОЕННАЯ МЫСЛЬ № 6/1991
СТРАТЕГИЯ
Эволюция доктринальных установок в советском военном искусстве в 80-х годах
Генерал-лейтенант в отставке Е. Д. ГРЕБИШ,
кандидат военных наук, профессор
Статья затрагивает вопрос, связанный с содержанием и направленностью советской военной доктрины 80-х годов. В свете сегодняшнего дня глубокий и всесторонний анализ подходов военно-политического руководства страны к военному строительству, формам и способам применения Вооруженных Сил, в конечном итоге к оценке возможного характера войны и целей государства в ней тех лет поможет лучше понять смысл изменений современных доктринальных установок, их причинную обусловленность и закономерность, взаимосвязь с новым политическим мышлением.
ВАЖНОЕ место в содержании военной доктрины занимает определение характера войны, который обусловливается прежде всего применением средств вооруженной борьбы. В течение 80-х годов в советской военной доктрине ведущим было положение о подготовке как к ядерной, так и обычной войне. Это порождало немало неопределенностей. В настоящее время такое положение признано объективно обоснованным и является крупным шагом вперед по сравнению с господствовавшим почти до конца 60-х годов утверждением, что война в случае ее возникновения будет только ядерной. Понимание неизбежности для всего мира катастрофических последствий такой войны привело к выводу о ее бессмысленности и недопустимости. Однако следует учитывать, что у ряда государств имеется ядерное оружие и в случае военного конфликта в какой-то момент оно может быть применено. Двойственный подход к оружию, принципиально изменяющему характер войны, порождает стремление создать равные возможности для ее ведения в том и другом вариантах. В отвлеченном виде оно представляется разумным, но сегодня всем известна истина: в ядерной войне победителей не будет, никакие поставленные в ней цели не могут быть достигнуты воюющими сторонами.
В связи с этим возникает вопрос: верно ли ориентировать строительство Вооруженных Сил и их применение в равной степени и на ядерную, и на обычную войну? Я убежден, что не исключается и иное решение. Если в ядерной войне победителей не будет, то, видимо, достаточно иметь в структуре Вооруженных Сил компонент «ядерного устрашения», т. е. силы стратегического назначения, гарантирующие нанесение неприемлемого ущерба противнику в случае, если он решится первым применить такое оружие. Весь остальной состав Вооруженных Сил по своей организации, техническому оснащению и обученности должен готовиться лишь к обычной войне, поскольку само понятие «ведение ядерной войны», в случае ее возникновения сведется к одноразовому применению упомянутого ядерного компонента.
В связи с этим в конце 80-х годов советская военная доктрина провозгласила принципиально новую цель - предотвращение войны, исключение ее из межгосударственных отношений. На мой взгляд, предотвратить войну, возникновение и характер которой зависят преимущественно от социально-политических причин, можно мерами, принадлежащими лишь к данной области. Конечно, это не оставляет в стороне собственно военных тенденций и соответствующих им мер. Естественно, в силу новизны и неординарности постановки вопроса о предотвращении войны в рамках военной доктрины такого рода усилия и регулирующие их установки разработаны пока недостаточно глубоко. Тем не менее наиболее отчетливо выделяются здесь следующие: запрещение ядерных испытаний, а в последующем сокращение и полная ликвидация ядерных вооружений, других видов оружия массового уничтожения, сопровождаемые строгим контролем; недопущение милитаризации космического пространства; сокращение вооруженных сил, обычных вооружений до уровня, обеспечивающего оборону каждой стороны, но не позволяющего развернуть наступление против другой стороны; создание зон, свободных от ядерного и химического оружия, пониженной концентрации вооружений, повышенного доверия, минимальной военной деятельности; ликвидация военных баз, размещенных на территории других государств, и вывод оттуда войск.
Анализируя перечисленные меры, хотелось бы особо выделить некоторые их важнейшие особенности. Во-первых, практически все они не являются чисто военно-техническими, а зависят от политических решений в области межгосударственных отношений. Да это и не удивительно, поскольку любое приближение к порогу войны или отдаление от него предрешается первоначально политикой. Во-вторых, предложенный перечень мер не может рассматриваться как исчерпывающий, предельный. Под влиянием европейского и общемирового процессов его региональные параметры будут расширяться. В-третьих, реализация мер по предотвращению войны носит обоюдный характер. Конечно, в тех или иных пределах часть из них может проводиться и в одностороннем порядке, осуществляться независимо от другой стороны, служа ей своего рода приглашением поступать так же, но при этом ограничиваться рамками разумного риска.
Таким образом, названные и возможные другие меры тесно связаны с состоянием политического климата на международной арене, а воплощение их в качестве доктринальных установок во многом регулируется ходом переговорного процесса, заключением двусторонних и многосторонних договоров и соглашений. Однако, несмотря на эти объективно обоснованные ограничения, уже само стремление к предотвращению войны, заложенное в содержание не только военно-политической, но и военно-технической стороны советской военной доктрины, имеет исключительно позитивное значение, служит фактором упрочения мира.
В развитии военного искусства, прежде всего доктринальных установок в области стратегии, базировавшихся на представлениях о возможном характере войны, можно, на мой взгляд, выделить три этапа: первый - начало 80-х годов (не далее 1983 года), когда продолжали господствовать взгляды предыдущих десятилетий; второй - 1983- 1987 годы, характерный появлением альтернативных подходов к способам отражения возможной агрессии; третий - начиная с середины 1987 года по настоящее время, когда получила однозначное признание идея стратегической обороны. Конечно, установление таких этапов в какой-то мере условно, поскольку изменения стратегических концепций не были одномоментными, появление новых взглядов, их освоение и отмирание занимали определенное время, зачастую не укладывались в предлагаемых хронологических границах, но их наличие помогает более системно рассмотреть поставленные в статье вопросы.
Забегая вперед, отмечу, что, несмотря на существенные различия, имевшиеся в доктринальных установках в области стратегии,' их объединяла сугубо оборонительная направленность. Правда,.в последнее время по этому вопросу появились некоторые сомнения, основанные отнюдь не на оборонительных акциях, таких, как война с Финляндией (1939- 1940 гг.) и др. Все они, как я полагаю, были проявлениями сталинской субъективистской, зачастую очень импульсивной политики и могут быть признаны в качестве элементов военной доктрины, т .е. всесторонне взвешенной государственной категории лишь с определенными оговорками. С самого своего зарождения в послеоктябрьскую эпоху доктрина не предусматривала превентивных; захватнических войн. Основной политической целью она всегда ставила отражение возможной агрессии, но в военно-стратегическом аспекте ее осуществление мыслилось в те или иные времена по-разному.
На первом из обозначенных этапов действовала родившаяся еще в 30-е годы и почему-то не подвергшаяся исправлению с учетом опыта Великой Отечественной войны концепция встречного стратегического удара. Смысл ее заключался в том, чтобы немедленно после развязывания противником агрессии нанести по нему сокрушительные удары, перейти в стратегическое наступление, перенести боевые действия на его территорию и в короткие сроки достичь победы. Однако проведение наступательных операций с началом военных действий к тому же на всех театрах, где они могли возникнуть, безоговорочно требовало, чтобы состав стратегических группировок в целом превосходил группировки противника (а на направлениях главных ударов - даже в несколько раз). Кроме того, боеспособность и боеготовность вооруженных сил, их расположение должны были обеспечивать немедленный их ввод в действие (огневых средств всех видов - в течение нескольких минут, сухопутных ударных группировок - часов).
Разумеется, перечисленные критерии не обеспечивались условиями мирного времени и могли быть достигнуты только в результате проведения своевременного, планомерного и полного стратегического развертывания вооруженных сил, охватывающего широкий комплекс значительных по объему, пространству и времени мероприятий. Помимо них, непосредственная подготовка вооруженных сил к организованному вступлению в войну (тем более в форме нанесения встречного стратегического удара) должна включать уточнение планов операций и действий всех видов и масштабов, создание или завершение создания систем управления, боевого, технического и тылового обеспечения, а также другие разнообразные по содержанию и способам выполнения мероприятия. Не следует забывать о необходимости согласования непосредственной подготовки армии и флота к войне с мобилизацией народного хозяйства страны и переводом его на режим работы военного времени.
Чрезвычайно важными представляются и другие условия. К ним можно отнести: вполне оформленное и четко функционирующее высшее военно-политическое и стратегическое руководство, равно как и все остальные звенья системы управления процессами, включенными в непосредственную подготовку государства и его вооруженных сил к отражению агрессии; научно обоснованные планы необходимых мероприятий; высокоорганизованную, постоянно проверяемую в широких масштабах на практике систему мобилизации армии и флота; отлаженную, способную работать без сбоев, как единое целое, систему коммуникаций и транспорта; наличие запасов материальных средств и ремонтно-восстановительных мощностей, созданных в достаточных объемах и размещенных в соответствии с потребностями проведения стратегического развертывания и стратегических операций.
Приведенный перечень, видимо, можно продолжить, но и без этого видно, что рассматриваемый способ военных действий - встречный стратегический удар - был нереальным, поскольку требовал «лабораторных» условий, при создании которых возникало немало преград. Как ни странно, ими зачастую становились указания высшего военного руководства. Так, всячески насаждалась установка - готовясь к отражению возможного нападения, не провоцировать противника своими действиями, а спланированные мероприятия независимо от их содержания и масштаба старательно маскировать. В результате, скажем, перевод войск на военное положение предполагалось проводить не в специально предназначенных для этого районах, а в пунктах их постоянной дислокации, порою очень крупных; находиться в этих пунктах «до последнего», представляя отличную мишень для нанесения противником удара с применением даже обычных средств поражения; переходить в наступление опять-таки непосредственно из пунктов дислокации, в том числе находящихся на различных и весьма значительных удалениях от государственной границы. Легко заметить, что смысл рассмотренной установки по ряду причин мог вызывать лишь удивление. Во-первых, предпринимаемые Советскими Вооруженными Силами меры были бы только ответными, вызванными начавшейся непосредственной подготовкой вероятного противника к нападению и, следовательно, ни на какую провокацию не походили бы. Во-вторых, если потенциальный агрессор принял решение развязать войну, то реализация его не зависела от наших «провокаций». В-третьих, нерешительность ответных мер, длительное пребывание в пунктах постоянной дислокации делали группировки войск крайне уязвимыми, заранее обрекали их на неуспех.
В конечном итоге несостоятельность встречного стратегического удара была понята и доктринальные идеи вступили в полосу выбора и признания иных путей отражения агрессии - сочетания наступления и обороны. Этот этап длился до 1987 года. Новые взгляды отражали старую истину: нельзя быть везде одинаково сильным. Поэтому в решении на ведение военных действий имело место и наступление (в этом случае выбирались наиболее важные направления и создавалась сильная группировка войск, имевшая превосходство над противником), и оборона. К сожалению, такое понимание возникло не сразу. Сочетание наступления и обороны в течение продолжительного времени рассматривалось иначе, в виде необходимости на каждом театре военных действий (ТВЛ) быть в равной мере готовыми как к тому, так и к другому. В свою очередь данная установка потребовала одновременно, так называемого «двойного» планирования и подготовки на всех ТВД стратегических наступательных и стратегических оборонительных операций, что заставило всерьез заняться разработкой современной теории последних. Вместе с тем и в данном случае обозначились некоторые вопросы, требующие ответа: если существует вполне реальная возможность проведения на каждом или хотя бы на каком-то определенном ТВД наступательной операции, то зачем там нужно быть готовым и к обороне; если на ТВД соотношение сил обусловливает необходимость обороны, за счет чего возникнут возможности для ведения наступления.
Таким образом, данная установка была, несомненно, позитивным шагом в развитии доктрины, но оставляла открытым вопрос: какая все-таки операция будет реализовываться на том или другом ТВД? Ведь их подготовка, особенно непосредственная, на которую может быть отведено минимум времени, далеко не одинакова, отсутствие же ясности, откладывание «на потом» столь принципиального решения - наступать или обороняться - никакой пользы принести не могли. Более того, продолжавшаяся в случае возникновения угрожаемого периода, эта неопределенность порождала неуверенность и нервозность в деятельности командований, штабов и самих войск, ставила под угрозу крушения любую из двух операций.
Со временем положение паритета наступательной и оборонительной операций сменилось: было отдано предпочтение последней, ставшей своеобразным «дежурным вариантом». Его надлежало вводить в действие в первую очередь, а если соотношение сил и готовность группировок на том или ином направлении складывались бы в нашу пользу, то можно предусматривать наступательную операцию. Конечно, такая переориентировка требовала времени для мероприятий, свойственных подготовке войск к переходу в наступление, но зато гарантировалась готовность к отражению возможного нападения противника путем ведения обороны, а вместе с тем и определенность в действиях всех органов управления, войск и сил. Эта установка довольно привлекательна с точки зрения ее гибкости, приспособленности к различным условиям обстановки, но она не исключала в полной мере неопределенностей, которые в любом деле, тем более в военном, никогда не были явлением положительным.
На обоих рассмотренных этапах господствовала доктринальная идея ведения стратегического наступления в глобальном масштабе. Вполне естественно, что она развивалась и детализировалась во взглядах того времени на подготовку и ведение наступательных операций в масштабе ТВД или операционного направления. Содержание и эволюция этих взглядов, в конечном итоге призванных обеспечивать интересы стратегии, касались изменений в определении возможного пространственного размаха операций, их продолжительности, количественного и качественного состава привлекаемых сил, других характеристик и особенностей ведения операций. Не останавливаясь подробно на рассмотрении этих вопросов, укажу лишь на некоторые тенденции.
Глубина наступательной операции постепенно сокращалась, причиной этого была главным образом более объективная, чем раньше, оценка возможного соотношения сил противоборствующих сторон. Соответственно изменились темпы наступления и продолжительность операций. Прежде в расчете на безграничную силу ядерного оружия (почему-то, отнюдь не обоюдную!) среднесуточные темпы наступления в стратегической операции довели до необоснованно высоких уровней, затем снизили до реальных. Соответственно менялись и взгляды на продолжительность операции, обычно исчислявшуюся путем деления заданной ее глубины на средний темп наступления, имевший преимущественно волюнтаристское происхождение. Достаточно сказать, что при определении этого темпа не учитывались оперативные паузы, которые могут возникать из-за объективных причин: больших боевых потерь наступающих войск, особенно их первых эшелонов; изменений в соотношении сил и средств в результате ввода противником резервов; подтягивания отставших тылов и подвоза материальных средств, восстановления разрушенных коммуникаций; израсходования ресурса боевых машин и т. д.
Высокие темпы наступления определялись в интересах стратегического наступления, но реализовывались главным образом в оперативном и тактическом звеньях, где предполагалось широкое применение мобильных группировок, воздушных десантов, вторых эшелонов и резервов, проведение других мер, способствовавших быстрому и безостановочному продвижению войск. Такое стремление было вполне оправданным, ибо оно направлялось на решение задач наступления в короткие сроки. В то время весьма популярным был афоризм «Воевать долго, значит воевать плохо». Вместе с тем налицо была явная переоценка своих возможностей. Например, предусматривалось многократное использование одного и того же состава воздушного десанта в течение коротких отрезков времени, хотя уровень возможных потерь личного состава, средств десантирования и другие причины этого не позволяли. Не менее сомнительным выглядело требование вводить в сражение маневренные группы до того, как будет прорвана оборона противника. Да и сами представления о характере их действий в глубине оперативной обороны противника при отрыве от войск, наступающих с фронта, и баз материально-технического обеспечения особым реализмом не отличались.
Наконец, следует отметить еще одну важную особенность во взглядах на подготовку и проведение операций. Она заключалась в том, что огневому поражению противника придавалось значительно большее значение, нежели раньше. А это в свою очередь вызвало не только соответствующие изменения в организации войск, но и потребовало более тщательной и основательной разработки порядка его осуществления, уточнения обязанностей органов управления, распределения ответственности за выполнение задач по огневому поражению. Возрастание роли огневого поражения послужило объективному сближению наступления и обороны, показало, что успех в той или иной операции может быть достигнут не столько ударом и продвижением войск, сколько мощным, непрерывным и эффективным огневым поражением.
Начало перехода к третьему этапу развития доктринальных установок было положено в решениях XXVII съезда КПСС (февраль 1986 года) и ПКК Организации Варшавского Договора (май 1987 года). Однако в обоих случаях были провозглашены лишь политические принципы военной доктрины, как советской, так и коалиционной. Основная ценность прозвучавшей на съезде констатации однозначно оборонительной направленности советской военной доктрины заключалась в необходимости установить ее полное соответствие политическому смыслу собственно военных установок, чего прежде определенно не хватало. Содержанию военно-технической стороны доктрины было придано исключительно оборонительное звучание. Ныне безраздельно стала господствовать установка, предусматривающая проведение на всех ТВД оборонительных операций, т. е. применение в подлинном смысле слова обороны как вида военных действий для выполнения генеральной военно-политической задачи - надежной обороны страны от возможной агрессии извне. В связи с этим устранена имевшаяся ранее дилемма: наступать или обороняться? Теперь эта проблема решается однозначно: повсюду обороняться, готовить повсеместно оборонительные операции и проводить их с началом нападения противника во всех физических сферах.
Разумеется, основная идея любой обороны состоит в прочном удержании занимаемой территории и нанесении наступающему противнику таких потерь, которые заставили бы его отказаться от первоначального замысла. С этой целью ведение оборонительных операций любого масштаба предполагает нанесение по агрессору массированных ответно-встречных и ответных ракетно-артиллерийских и авиационных ударов, отражение его нападения из воздушно-космической сферы, на суше и на море.
Поскольку оборона может быть не только преднамеренной акцией, продиктованной выполнением доктринальной установки, но и вынужденной, когда превосходство противника явное, она должна предусматривать возможность его отражения минимальным составом своих сил, прежде всего оперативными объединениями первого эшелона. В свою очередь в пределах глубины их обороны особой прочностью должна обладать главная полоса обороны. Именно здесь или в пределах тактической зоны обороны в целом наступающие группировки сухопутных войск противника должны быть остановлены. Помимо всестороннего инженерного оборудования местности на всю глубину обороны, создающего наиболее благоприятные условия для удержания занимаемых рубежей и маневра войск, основой обороны и важнейшей предпосылкой для достижения ее цели является огневое поражение противника. Его необходимо организовывать по единому замыслу и плану, в виде общей системы, увязывающей в одно целое огневые возможности всех имеющихся сил и средств. Одним из нововведений, видимо, можно считать альтернативный подход к использованию в обороне вторых эшелонов и резервов. Если в недавнем прошлом они в основном применялись только для нанесения контратак и контрударов, то сейчас признается не менее важным прочное удержание ими соответствующих оборонительных позиций, полос и рубежей.
Рассуждая отвлеченно или в свете новых установок советской военной доктрины, уделяющих особое внимание вопросам обороны, все равно приходишь к выводу, что современная оборона - достаточно эффективный вид военных действий. Ее очевидными преимуществами как минимум являются: возможность заблаговременной подготовки; освоение района предстоящих действий органами управления и войсками; заранее подготовленная система огневого поражения, тесно увязанная с системой инженерных заграждений; надежное прикрытие войск, сил, промышленных и других объектов одновременно силами войсковой и территориальной систем ПВО; использование защитных свойств местности и возводимых фортификационных сооружений; возможность скрытного: маневра войсками и материальными средствами по коммуникациям; заблаговременно подготовленные и надежно укрытые запасы.
Надо отметить, что агрессор находится в некоторой степени в выгодном положении, так как первоначальная инициатива принадлежит ему, что не требует особых доказательств. Вместе с тем такого рода «уступка» не может быть постоянной - борьба за овладение стратегической инициативой, т. е. приобретение возможности навязывать противнику свою волю, должна вестись с самого начала отражения агрессии, в широких масштабах, во всех физических сферах, всеми способами. Главными среди них могут быть высокая активность, массированные огневые удары по противнику, широкий маневр огнем, войсками и заграждениями, контратаки и контрудары.
Рассчитывая на прочность обороны, в том числе и стратегической, создаваемой в масштабе одного или нескольких ТВД, нужно иметь в виду и такой вариант, когда наступающий сможет преодолеть ее на достаточно широком фронте. На этот случай доктриной предусматриваются контрнаступательные операции, целью которых явится нанесение поражения вклинившимся группировкам войск противника, восстановление утраченного положения, выход на рубеж государственной границы. Такого рода операции можно считать высшим проявлением активности обороны, одной из наиболее решительных мер по овладению инициативой, вынуждающей противника признать несостоятельность агрессивных действий или искать возможности для их продолжения, но уже в условиях полученного им серьезного поражения.
Таким образом, контрнаступление рассматривается в качестве одного из необходимых элементов обороны. Контрнаступательные операции различного масштаба, от армии до вооруженных сил на ТВД, мыслятся как средство восстановления положения, существовавшего до начала вторжения агрессора, и не предусматривают перенос действий сухопутных группировок на его территорию. Такой подход объективно соответствует, по моему мнению, имеющим хождение на Западе идеям «ненаступательной обороны». Это помогает участникам мирового, особенно общеевропейского, процесса в сближении позиций или даже в поисках единых точек зрения и в конечном итоге в решении проблемы предотвращения войны.
Материалы XXVII съезда Коммунистической партии Советского Союза. - М.: Политиздат, 1986. - С. 67.
