Информационная война - это война

Военная мысль №01(01-02)/ 2001, стр.57-59

«Информационная война» - это война?

Полковник О.Н. КАЛИНОВСКИИ,

кандидат технических наук

В ПОСЛЕДНИЕ годы не только в публицистике, но и в научных статьях к слову «война» все чаще добавляется какой-либо эпитет. На-чалось все с «холодной войны», а сегодня это уже и «информацион-ная», и «экономическая», и «дипломатическая». А нужно ли и допусти-мо ли такое расширенное толкование, такая модификация всем хоро-шо знакомого понятия? Попробуем разобраться с этим на примере ставшего модным термина «информационная война».

По мнению автора, со сторонниками новой трактовки «войны» можно согласиться лишь в том, что сегодня информационная состав-ляющая в вооруженной (политической, экономической и т.п.) борьбе становится все весомее. Вполне допустимо также вести речь об ин-формационной борьбе как о явлении, которое не вписывается в рам-ки сугубо военной терминологии, а значит, требует разработки свое-го понятийного аппарата. Но зачем при этом разрушать достаточно устоявшуюся взаимосвязь понятий «война» - «военное насилие» - «вооруженная борьба»?

Судя по всему, для того, чтобы сыграть на чувствах, эмоциях, кото-рые неизбежно возникают у любого здравомыслящего человека при упоминании войны (кровь, разруха, людские страдания). Утверждает-ся, что «информационная война» сопоставима с «горячей» по своему воздействию на общество, государство, ведется с особой жестокостью и интенсивностью, а потому имеет полное право называться так, а не иначе. А не лучше ли в таком случае говорить просто об ожесточенной информационной (идеологической, экономической и т.д.) борьбе, не ис-пользуя такое сильно действующее на разум человека понятие, како-вым является «война» и все, что с этим связано. Опасность здесь за-ключается в известном из физиологии и психологии «эффекте привы-кания», когда постоянно действующий раздражитель с течением вре-мени начинает восприниматься не так остро, как вначале! За примера-ми далеко ходить не надо. В последнее десятилетие телевидение на-столько приучило нас к кровавым сценам («киношным» и реальным), что августовская трагедия на Пушкинской площади в Москве многими очевидцами воспринималась как некое шоу. Более того, мы уже при-выкли к «кровопролитным» сообщениям из Чечни, не говоря уж о да-леких «горячих точках». Вполне вероятно, что если любой вид проти-воборства называть войной, человечество перестанет «вздрагивать» при упоминании этого страшного слова. А тогда потеряется смысл то-го, ради чего, собственно, затевался весь сыр-бор: пересмотр взглядов на традиционное понимание войны.

Кроме того, правомерно ли подходить с одной меркой к оценке по-следствий, которые несет реальная война и «информационная»? Разве сопоставимы мужество и героизм пехотинца, летчика, моряка времен Великой Отечественной войны и наших дней (Афганистан, Чечня) с «геройством» бойцов «информационного фронта», который развора-чивается, как правило, в ходе предвыборных баталий?

Помимо всего прочего, употребление термина «информационная война» без кавычек вызывает ряд вопросов сугубо правового толка. Общеизвестно, что война, сколько бы она ни длилась, всегда имела четко ограниченные временные рамки: начиналась первым кровопро-литием (де-факто) и объявлением состояния войны (де-юре), а закан-чивалась прекращением боевых действий и заключением мира. При-чем в памяти людской всегда остаются именно «первый» и «послед-ний» выстрел, как, соответственно, начало и окончание войны. По-этому вполне естественно, что, когда молчат пушки, никого у нас не шокирует, например, отсутствие мирного договора с Японией. Ведь мы с ней реально не воюем и наши страны не находятся на военном по-ложении. Как быть в таком случае с «информационной войной»? Во-первых, она никогда и никем официально не объявлялась. Во-вторых, если она, как утверждается, уже идет, не следует ли тогда ввести воен-ное положение со всеми его атрибутами? Наконец, будет ли когда-ни-будь заключен «информационный мир», или человечество обречено воевать до скончания века? Можно, конечно, отмахнуться от этих «на-ивных» вопросов, но всегда важно помнить, что новый термин или но-вая трактовка известного понятия должны органично встраиваться в фундамент той или иной отрасли знаний.

Признавая особую значимость информационного воздействия на человека и общество в целом, не стоит, однако, и переоценивать роль информационной борьбы в достижении политических целей. События последнего десятилетия это наглядно подтверждают. Чего бы стоила, например, мощная информационная кампания, развернутая против «режима Милошевича» в Югославии, если бы в ход не были пущены натовские ракеты и бомбы и не осуществлялась экономическая блока-да страны? Но если «цивилизованных» югославов удалось «образу-мить» таким образом, то ни военные, ни экономические «кулаки» не могут вбить в голову «непонятливых» иракцев мысль о необходимости замены их лидера. Что уж говорить о каких-то информационно-пропа-гандистских трюках...

Приверженцы новой трактовки «войны» могут возразить, что вот, мол, Советский Союз в ходе «холодной войны» был побежден без еди-ного выстрела и чуть ли не исключительно с помощью целенаправлен-ного информационного воздействия. А можно ли при оценке того, что произошло с великой страной, оперировать понятиями: чье-то «пора-жение» и чья-то «победа»? Ответить на этот вопрос не просто. Но сего-дня уже ни для кого не секрет, что причины распада СССР лежат боль-ше в экономической плоскости, нежели в информационной. Если бы в 70-80-х годах не обозначился столь явно экономический спад, отра-зившийся самым печальным образом на материальном положении большинства населения страны, никакие информационные ухищрения и политические технологии не заставили бы многих людей слепо пове-рить в «капиталистический рай» и «всемогущую руку» рынка.

Не исключено, что и так называемая победа может оказаться пирро-вой. Ведь, например, попытка «морально разложить» молодежь аук-нется уже в обозримом будущем. Благодаря «пепсикольным» лозунгам типа «Бери от жизни все!» (а может, сначала надо хорошо потрудиться, а взять то, что заслужишь?) молодым исподволь прививается бацилла потребительства, вседозволенности. Ну и что будет с таким обществом лет через 20-30? Какого президента изберут те, для кого сегодня совесть - ничто , а «жажда - все»? Какую политику будет вести такая страна на международной арене?

Поэтому, проводя испытания «информационно-психологического оружия» на своем противнике, надо помнить, что оно - обоюдоострое: «духовный СПИД» не пощадит никого, в том числе тех, кто его изобрел.

Резюмируя вышесказанное, можно отметить, что нельзя как недо-оценивать, так и переоценивать значение информационной борьбы в достижении политических целей. Недооценка опасна достаточно отда-ленными последствиями, а переоценка может уже сегодня привести к смещению приоритетов в выборе средств обеспечения национальной безо-пасности: сделав упор на развитие модного и более дешевого «информационного оружия», мы потеряем один из главных (на сегодня и ближайшую перспективу) инструментов зашиты национальных интересов - Вооруженные Силы. Что касается «информационной войны», луч-ше, думаем, считать этот термин своеобразным журналистским штам-пом и (дабы не вносить путаницы в понятийный аппарат «традицион-ной» военной науки) либо писать его в кавычках, либо дать какое-то иное определение новому явлению современной эпохи.

Военная энциклопедия: В 8 томах. Т.2. М.: Воениздат, 1994. С. 233-235.